Александр Ивин - Из тени в свет перелетая… Очерки современной социальной философии

Примером утверждений, считавшихся истинными в силу значений входящих в них дескриптивных терминов теории и превратившихся позднее в фактические истины, могут служить те определения «тока» и «сопротивления», которые принимались до открытия закона Ома. После установления этого закона и ряда уточнений значений входящих в него терминов данные определения перешли в разряд эмпирических утверждений.

«Я в настоящее время даже подозреваю, – пишет Т. Кун, – что все революции, помимо прочего, влекут за собой отказ от обобщений, сила которых покоилась раньше в какой-то степени на тавтологиях» [50] Кун Т. Структура научных революций. С. 231. .

Л. Витгенштейн отмечает, что разделение всех утверждений на две взаимоисключающие группы: случайных, или требующих проверки в опыте, и необходимых, или истинных в силу своего значения, и бедно, и неверно. Статус эмпирического утверждения зависит от контекста. Вне контекста бессмысленно спрашивать, является ли данное положение проверяемым или оно просто «крепко удерживается» нами. Когда мы твердо придерживаемся некоторого убеждения, мы обычно более склонны сомневаться в источнике противоречащих данных, нежели в самом убеждении. Однако когда эти данные становятся настолько многочисленными, что мешают использовать рассматриваемое убеждение для оценки других предложений, мы можем все-таки расстаться с ним [51] См.: Wittgenstein L. On Certainty. Oxford, 1969. § 73. .

Это, в общем, верное описание аналитических истин теории, как, впрочем, и иных ее внутренних ценностей. Они определяются контекстом и функционируют как ценности до тех пор, пока выступают в качестве стандартов оценки ее утверждений. Под давлением обстоятельств, прежде всего новых фактических данных, прежние стандарты могут быть пересмотрены и заменены другими. Последние должны по-новому упорядочить утверждения теории и, сверх того, объяснить, почему старые стандарты оказались неэффективными.

Одна из главных функций научного закона – объяснение, или ответ на вопрос «Почему исследуемое явление происходит?» Объяснение обычно представляет собой дедукцию объясняемого явления из некоторого общего положения и утверждения о так называемых начальных условиях. Такого рода объяснение принято называть «номологическим», или «объяснением через охватывающий закон». Объяснение может опираться не только на научный закон, но и на случайное общее положение, а также на утверждение о каузальной связи. Объяснение через научный закон имеет, однако, известное преимущество и перед другими типами объяснений: оно придает объясняемому явлению необходимый характер.

«Наука существует только там, – пишет лауреат Нобелевской премии по экономике М. Алле, – где присутствуют закономерности, которые можно изучать и предсказать. Таков пример небесной механики. Но таково положение большей части социальных явлений, а в особенности явлений экономических. Их научный анализ действительно позволяет показать существование столь же поразительных закономерностей, что и те, которые обнаруживаются в физике. Именно поэтому экономическая дисциплина является наукой и подчиняется тем же принципам и тем же методам, что и физические науки» [52] Алле М. Экономика как наука. М., 1995. С. 93. .

Такого рода позиция все еще обычная для представителей конкретных научных дисциплин. Однако мнение, что наука, не устанавливающая собственных научных законов, невозможна, не выдерживает методологической критики. Экономическая наука действительно формулирует специфические закономерности, но ни политические науки, ни история, ни лингвистика, ни тем более нормативные науки, подобные этике и эстетике, не устанавливают никаких научных законов. Эти науки дают не номологическое, а каузальное объяснение исследуемым явлениям или же выдвигают на первый план вместо операции объяснения операцию понимания, опирающуюся не на описательные, а на оценочные утверждения.

Как уже говорилось, научные законы формулируются теми естественными и социальными науками, которые используют в качестве своей системы координат сравнительные категории. Гуманитарные и естественные науки, опирающиеся на абсолютную систему категорий, не устанавливают научных законов.

Идея существования особых законов, которым подчиняется историческое развитие, начала складываться только в Новое время. Номологическое, опирающееся на универсальный закон объяснение исторических событий противопоставлялось характерному для религиозных концепций телеологическому их объяснению.

Однако замысел открыть законы истории и тем самым поставить науку историю в один ряд с другими науками, устанавливающими определенные закономерности, приводил и, надо думать, всегда будет приводить в лучшем случае лишь к расплывчатым банальностям.

В качестве примера можно сослаться на «социальные законы развития» В. Вундта, составляющие, по его мнению, особый отдел «исторических законов развития».

«Согласно закону социальных равнодействующих, – говорит Вундт, – каждое данное состояние в общем всегда сводится к одновременно имеющимся слагаемым, которые соединяются в нем для единого совместного действия» [53] Вундт В. Социальные законы // Философия истории. Антология. М., 1995. С. 146. . Трудно сказать, что означает данный закон и какое вообще отношение он имеет к истории.

Не лучше обстоит дело и с «законом социальных контрастов». Этому закону, говорит Вундт, «подчиняются все те процессы социальной жизни, при которых определенные явления повышаются благодаря своей противоположности с другими предшествующими или одновременными явлениями» [54] Там же. . Данный закон Вундт относит не только к истории, но и к литературе и искусству и говорит о нем, что «в особенности благоприятно господству контраста политическое положение дел, благодаря смене подъема страхом и надеждой; здесь, вместе с тем, контраст обычно не поддается какому-либо предварительному подсчету, не только из-за единичного характера исторических событий, но из-за повышенного действия чувств, чего никогда не следует упускать из виду».

Возможно, за этими расплывчатыми утверждениями и стоит какое-то верное психологическое наблюдение, однако непонятно, как приложить его к истории и что оно способно дать для исторического объяснения.

Стремление во что бы то ни стало открыть законы истории приводило иногда к тому, что явно ошибочные концепции излагались в форме отдельных тезисов, а последние выдавались за исторические законы.

Так обстояло, в частности, дело с «законами мировой истории» К. Брейзига. Он сформулировал более двадцати таких законов, говоривших о том, что историческое развитие идет последовательно от семьи к роду, затем к государству, затем к народности и т. д. Девятнадцатый закон, например, гласит, что «с переходом от королевской к императорской власти должно вновь возрасти искусство внешней и завоевательной политики» [55] Брейзиг К. Законы мировой истории // Философия истории. Антология. М., 1995. С. 153. . Один из законов «высшего порядка», приводимый Брейзигом, говорит, что «если иметь в виду сперва область государственно-хозяйственного развития, то можно установить, что первобытная эпоха есть период преимущественно общественных наклонностей, древность – господство личного начала, что средневековье вновь носит на себе отпечаток первобытной эпохи, а Новое время – древности, и что Новое время принесло с собой повторный возврат к общественному мышлению, в силу чего непосредственно за ним идет сильный подъем индивидуализма» [56] Там же. С. 155. . Это – общие и весьма туманные рассуждения, но никакой не закон истории, ни высшего, ни низшего порядка.