Александр Миндадзе - Парад планет

— Ваш мальчишка меня — ногами! — сказал Виктор.

— Нет, неправда! — воскликнула женщина. — Вы могли и не увидеть в темноте…

— Зачем же видеть? Я почувствовал…

— Я понимаю вас, — продолжала горячо женщина. — Вы сейчас разбираете, кто да что, вам все они на одно лицо. Это понятно…

— А понятно, так зачем же вы тут голову морочите? — сказал, не церемонясь, Виктор. — Концерт устроили. Получит, получит ваш сын то, что заслужил, это уж вы не сомневайтесь. И хватит меня обрабатывать. Ясно вам, нет? Хватит.

Он смотрел женщине прямо в глаза. Она выдержала этот взгляд. Похоже, она была готова и к такому ответу.

— Как знаете. Дело ваше, — произнесла она с неожиданной твердостью. — Никто вас не обрабатывает. Как хотите. Между прочим, ваши показания — это еще не все… Я думала, честно говоря, что вы как родители… что вы меня поймете… У вас тоже сын. И тоже вырастет. И не дай вам бог…

— А я его тогда — вот этими руками, сама! — вдруг сказала Марина.

За барьером сидели двое.

— У меня вопрос к подсудимому Стрижаку, — сказал адвокат.

— Подсудимый Стрижак, встаньте!

Судья не успел закончить фразу, а Стрижак уже стоял перед залом, бледный, сосредоточенный, весь — внимание.

— Скажите, Стрижак… — начал допрос адвокат, — кому из вас первому тогда пришла в голову идея относительно двух рублей?

— А мы не договаривались, что именно два… Это так… само вырвалось…

— Само вырвалось, — повторил адвокат. — У кого само вырвалось?

— Я же показывал… — Стрижак смущенно пожал плечами. И сказал после легкой заминки: — Вот у Вовика. Он не отрицает…

— У Вовика, — удовлетворенно кивнул адвокат. — Скажите, Стрижак, какую вы вели общественную работу?

— Где? В школе?

— В школе, после школы.

— Я был в комитете комсомола, а после школы на заводе выпускал «молнии».

— Это что за «молнии»?

— Это вроде стенгазеты. Ежедневно.

— Ежедневно, — повторил адвокат. — У меня вопрос к подсудимому Беликову… Скажите, Беликов… Вот когда вы и мой подзащитный Стрижак сидели возле тира, о чем был разговор?

— А я помню, что ли? — сказал Беликов.

— Беликов, встаньте, — сказал судья. — Отвечайте на вопрос.

— Мой подзащитный показывает, — продолжал адвокат, — что вы, Беликов, предложили ему купить еще вина, указав на кафе «Звездочка», а когда он сослался на отсутствие денег, вы сказали, что были бы руки, а деньги придут сами… Вы это подтверждаете?

— Что подтверждаю? — спросил Беликов. — Что деньги сами придут?

В зале раздались смешки. Судья постучал по столу:

— Подтверждаете, что говорили это Стрижаку?

— Ну говорил.

— То есть, иными словами, подали идею добыть деньги любым путем, — резюмировал адвокат и посмотрел на девушку-секретаря, как бы диктуя строчку для протокола. — Еще вопрос к Беликову… Скажите, Беликов, а что с вами было в сентябре прошлого года, точнее, десятого числа? Не помните?.. Десятого сентября прошлого года вы были доставлены в милицию за драку, учиненную в кинотеатре «Космос», и в том же сентябре, двадцать второго, вас исключили из ПТУ номер два за систематическое нарушение дисциплины, после чего вы пытались разбить стекло на первом этаже этого учебного заведения, но были задержаны…

— Все вспомнил! Ничего не забыл! — раздался чей-то голос в зале суда, и головы повернулись в сторону подавшего реплику. Это был, как ни странно, сам потерпевший, Виктор Белов. Он сказал это жене, Марине, но — слишком громко.

Судья стучал карандашом по столу.

— У меня вопросов нет, — сказал адвокат.

В заседании был объявлен перерыв. Судьи скрылись в совещательной комнате, конвой увел подсудимых из зала суда. В ожидании приговора Виктор с Мариной вышли в коридор. Здесь, у дверей зала, толпились люди. Поодаль стояла компания длинноволосых парней. Мелькнул в толчее адвокат в очках, постучал в дверь с надписью «Конвойная», исчез за ней.

Ни слова не говоря, Виктор пошел следом за адвокатом, постучал в дверь. Выглянул конвойный-старшина, увидел Виктора, удивился:

— Куда?

— Адвоката позови. Вот этого, со стеклами…

— Зачем тебе?

— Позови.

— Сам выйдет, — сказал конвойный и захлопнул дверь.

Виктор остался у двери. Когда появился адвокат, он сказал:

— А ведь этот меня ногами… ваш подведомственный… или как там… подзащитный…

Адвокат не сразу понял, о чем речь.

— Вы же все показали суду, не так ли?

— А зачем вы его выгораживаете?

— Я не выгораживаю. Я защищаю. Работа такая.

— Хорошая работа, — произнес Виктор с кривой улыбкой. — Одного, значит, как котенка топите, другого выгораживаете… Ну-ну.

Вид у Виктора был решительный. Адвокат захлопнул дверь.

Потом в зале оглашался приговор.

— …Беликова Владимира Дмитриевича, тысяча девятьсот шестидесятого года рождения, — читал в тишине судья, — согласно статье двести шестой части второй Уголовного кодекса РСФСР приговорить к трем годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних… Стрижака Константина Федоровича, тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения согласно статье двести шестой части второй Уголовного кодекса РСФСР приговорить к двум годам лишения свободы… В отношении Стрижака, принимая во внимание личность подсудимого, его чистосердечное раскаяние, а также ходатайство общественной организации по месту работы, суд считает возможным вышеуказанную меру наказания применить условно, освободив подсудимого из-под стражи в зале суда… Приговор может быть обжалован в установленном порядке в течение семи дней…

Закончив чтение, судья вложил страничку приговора в папку «дела».

Все, что должно было произойти в дальнейшем, было лишь ритуалом: конвой расступается, один выпархивает из-за барьера, приятели обнимают его, мать не сразу пробивается к сыну; тем временем конвоиры раздвигают толпу, уводят другого, и он вдруг оглядывается растерянно и беспомощно, словно только сейчас наконец понимает, что с ним произошло; и двигается, выползает из ворот «черный ворон», вливается в поток других машин — легковых, грузовых, фургонов, став частью уличного движения в этот оживленный час «пик»…

Тюремная машина, увозившая Беликова, скрылась из виду. А Виктор все стоял на улице, держа за руку Марину и оглядываясь, словно чего-то еще ждал.

По узкой лесной тропинке, то и дело исчезавшей в кустарнике, бежал, продираясь, человек в шлеме с наушниками. Был июль, лес цвет всеми своими красками; на полянах сверкало солнце, а рядом, под густыми кронами, в зарослях, таилась прохлада. Человек на мгновение присел, нашел руками ручеек, набрал горсть воды и проглотил.

Все это время в его наушниках раздавался характерный писк — позывные невидимой радиостанции, а теперь, когда он нагнулся к ручью, писк этот стал сильнее и заставил его насторожиться. Он сделал шаг в сторону, потом еще шаг — писк звучал сильнее, словно указывая направление, и человек без колебаний углубился в чащу, напрямик, раздвигая руками ветки.