Александр Миндадзе - Парад планет

Он не успел даже заглушить мотор, а на крыльце уже выросла фигура крепкого старика, о котором и не скажешь, что он старик, — крепкого человека лет шестидесяти, в пиджаке с орденскими планками. Это и был крестный.

— А я думаю: кто тут тарахтит, — сказал он дружески. — За версту твою тарахтелку угадал… Ну, давай поцелуемся, что ли…

Потом они сидели с удочками на берегу реки. Крестный был все еще в пиджаке, несмотря на жаркий полдень, и в очках — сейчас он насаживал непослушными пальцами наживу на крючок.

— Ты что это, дядя Коля, при полном параде? — поинтересовался Виктор.

— Ордена, что ли, имеешь в виду? Это мне полагается их носить, работа такая.

— Ты все вахтером?

— Да.

— И при оружии.

— Нет. Оружие нам сейчас не положено. Ни к чему. У нас что? Мясокомбинат. Смотришь, в общем-то, чтоб порядок был. Как говорится, доверяй, но проверяй.

— А что — тащат?

— Ну как «тащат»? Не тащат, конечно. Хотя всякие попадаются. В семье, знаешь, не без урода. Проходит такая вот толстенькая, норовит бочком прошмыгнуть, а смотришь — вроде как со вчерашнего дня у нее здесь прибавилось, выросло. Ну, давай, значит, показывай, что у тебя там. Я про всех, конечно, не говорю, народ, в общем, сознательный, но глаз нужен… Клюет у тебя, смотри…

— Где?

— Да тащи же ты!

И дядя Коля вцепился в удочку Виктора.

— Эх, черт, мимо! Видишь, как червя-то сжевала. Куда ты ее спускаешь? С холостым крючком-то? Совсем разучился…

Снова закинули. Дядя Коля с интересом смотрел на Виктора:

— Выпьем, что ли? Или подождем? Ну, как живешь-то, ничего не рассказал…

— Живу нормально.

— Парню-то сколько уже?

— Во второй класс пойдет.

— Хозяйка твоя все на фабрике?

— А где же?

— Хорошо, — сказал дядя Коля. — Чего купили?

— В смысле?

— Холодильник-то большой?

— Конечно.

— Мебель какая? Чехословакия?

— Вроде того.

— Ну? Чего осталось купить?

— Да посуду она сейчас покупает. Чашки да ложки.

— Ну ничего. Видишь как. А ведь был ты в полном смысле сирота. Я еще помню, как тебя из милиции вызволяли.

— Было дело.

— Без отца — это не воспитание, — заметил дядя Коля. — У матери поблажка, у отца ремень. Правильно? — И дядя Коля вытащил серебристого, с красным брюшком окуня. — Ну вот, а теперь сам бог велел по маленькой…

Два граненых стакана были здесь же. Дядя Коля обтер их чистой тряпочкой, повертел бутылку.

— Это где ж ты достал такую? Что-то новое.

— У нас в гастрономе.

— Попробуем. — Дядя Коля аккуратно плеснул себе и Виктору. Пригубил. — Да такая же, черт бы ее побрал… Будь здоров.

— Будь здоров.

— Ты как пьяный — добрый или злой?

— Жена говорит — злой.

— Ей видней, — заметил дядя Коля. — Отец твой покойный как выпьет — давай все дарить, часы с себя снимет, башмаки… Ты чего? — Взгляд дяди Коли стал строгим. — Не в то горло? — Он смотрел на недопитый стакан Виктора.

— Жарко, — сказал Виктор. — Да и это… голова что-то побаливает.

— Что с головой?

— Да тут у нас приключение вышло, — признался Виктор. — Саданули. Видишь, до сих пор ношу… — Он показал на шрам. — В десять вечера в парке, два друга по семнадцать лет.

— Поймали? — первое, что спросил дядя Коля.

— Да поймали. Один тут у вас срок отбывает. Лубенцы — где это?

— Здесь. Колония, что ли? Есть такая. Для малолетних.

— Эти малолетние… знаешь, башмаки сорок пятый номер, с подковками!..

— Да знаю, У нас тут случай был. Бежали двое. Еще оружие ухитрились… Ну было тут! Я бы их, честно тебе скажу, стрелял, вот веришь или нет!

— Из чего стрелял? У тебя и оружия нет, — вдруг засмеялся Виктор и стал смотреть на поплавок. — Что это совсем не клюет сегодня?

— Выпили, — сказал дядя Коля. — Не будешь?

— Давай. — Виктор чокнулся, отпил, поставил стакан. — Что-то оно не пьется сегодня. Не пьется, не ловится. Я поеду, дядя Коля? Поеду.

Опять тарахтел мотоцикл — Виктор ехал по узкой шоссейке, редкие машины попадались навстречу; по обе стороны плотно стоял лес. Дорожный знак — треугольник со скобкой — предупреждал о повороте; за поворотом открылось картофельное поле, лес отступил, потом потянулась деревня с заборами, потом открылся еще один знак — развилка. На желтом щите значились два названия и две стрелки под ними: направо — «Совхоз», налево — «Лубенцы». Виктор остановился. И поехал налево.

То, что называлось Лубенцами, маячило впереди — огромный поселок, прилепившийся к лесу, дома под шифером, антенны, водонапорная башня… А по правую руку тянулась невзрачная бетонная ограда, за которой ничего не было видно, кроме деревьев, а затем выросла вышка с часовым, и потом еще одна такая же вышка, и поворот с выразительным «кирпичом»…

— Так. Посидите. Вот стул.

Виктора ввели в небольшую комнату наподобие кабины с электричеством, горевшим здесь постоянно, с единственным стулом, на который он послушно опустился. Конвоир ушел, Виктор остался в одиночестве. За стеклом из толстого плексигласа открывалась точно такая же кабина. Здесь не было пока никого, но затем появился все тот же конвоир — прапорщик с кобурой на ремне, а за ним — человек, в котором Виктор узнал Беликова.

— Разговаривайте, — сказал прапорщик.

Там, за плексигласом, Беликов опустился на стул. Прапорщик занял место в углу кабины.

— Здоро́во, — сказал Виктор.

Удивление появилось на лице Беликова, но оно было мимолетным и каким-то вялым. Он сидел молча, смотрел на Виктора без интереса. Повисла пауза. Прапорщик зашевелился на своем стуле, сделал нетерпеливый знак: «разговаривайте».

— Приехал на тебя посмотреть…

Беликов ничего не ответил, взгляд его ничего не выражал.

Виктор помешкал, не зная, что бы еще сказать… И сказал:

— Без волос оно лучше.

— Ничего, отрастут, — вдруг спокойно, без заминки ответил Беликов.

— Ну ты скажи, во-первых, как живешь?

Беликов опять молчал. Он все смотрел на Виктора неотрывным, немигающим взглядом, смотрел, а словно и не видел…

— Я тут ехал мимо… Дай, думаю, погляжу… Может, матери что передать? Ты ей пишешь, нет?

— А что? — спросил Беликов.

— Ты скажи. Может, чего из продуктов…

Беликов вдруг встрепенулся, ожил. Обернувшись к прапорщику, спросил:

— А чего это он здесь делает? Чего это его пустили, я не понял… Он кто?

— Твой родственник, — удивился прапорщик. — Брат. Документ предъявил, паспорт.

— Что — паспорт?

— Фамилия-то одна… — Прапорщик забеспокоился.

— Почему — одна? Он — Белов, я — Беликов. «Родственник»… Да я его вообще первый раз вижу. А может, он какой агент, вы проверьте!

— Ладно, Беликов, — сказал мрачно прапорщик.

— И нечего тут ходить, — добавил назидательно Беликов.

— Слушай, брось! — сказал Виктор мирно, всем своим видом показывая, что не принимает всерьез Беликова и его дерзости. — Слышишь меня или нет? Я говорю: кончай. Я пришел к тебе по-доброму и не желаю… — Он не договорил. Махнул рукой, поднялся, направился к двери.