Александр Миндадзе - Парад планет

— Вам что не нравится, Пантелеев?

— Да так… Что, товарищ следователь, вроде решеткой пахнет?

— Ну почему, кто вам сказал? Свободны, Петр Филиппович. Распишитесь — и свободны.

— Так расписался же.

— Еще разок, пожалуйста.

Пантелеев взял протянутый бланк, поставил подпись.

— Не глядя, что ли?

— А я доверяю, — произнес он бодро.

Моросил дождь. Уже в сумерках Ермаков выбрался на окраину города и, пройдя по мощеной улочке мимо ряда невзрачных домов с палисадниками, уперся в железнодорожную насыпь.

На путях, освещенных редкими огнями одиноких строений и стрелок, Ермаков отыскал тот самый разбитый электровоз. Он стоял, а точнее — громоздился в отдаленном тупике. Здесь светил фонарь, еще один фонарик, карманный, был в руках у Ермакова, и в этом слабом свете видна была огромная груда металла с колесами, никелированными поручнями и даже лесенкой, почему-то уцелевшей, и смятой кабиной.

Ермаков ориентировался довольно хорошо — похоже, он уже здесь побывал раньше. Ловко забравшись по лесенке, с усилием потянул на себя дверь и наконец отодрал.

Он постоял минуту-другую в кабине. Здесь еще осталось несколько приборов, чудом не пострадавших, все остальное было смято.

Когда Ермаков, повозившись внутри электровоза, наконец решил спрыгнуть наружу, в лицо ему ударил луч света и мужской голос спросил:

— Это кто там? А-а, вы! Что ж в темноте-то?

Внизу стоял начальник депо Голованов.

— Герман Иванович! Ну что же вы? Так и ногу сломать недолго! Что — лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать?

— Есть такой афоризм, — сказал Ермаков.

— Ну-ну! А я иду, вижу — свет. Что такое? Кто там, думаю, лазит? Знаете, охотники где что плохо лежит…

Они посмеялись. Потом начальник депо сказал:

— Ладно, занимайтесь, не буду мешать. Тут осторожно, металл кругом, не зацепитесь случайно.

— А! Легки на помине! — приветствовал Ермакова сосед. — Только подумал о вас.

— Подумал, ввалится, чего доброго, в три часа ночи, разбудит? — отвечал, принимая тон, Ермаков.

— Да нет, я о вас не такого мнения. Вы, по-моему, человек строгий. — Малинин бросил взгляд на заляпанные грязью брюки Ермакова. — Во всяком случае, не легкомысленный. Ну что? Как провели вечер? Успешно?

— Да, спасибо. А вы?

— Я тоже.

— Угу. Я чувствую, — сказал Ермаков.

— Что чувствуете?

— Провели вечер в приятном обществе.

— Как это вы догадались?

— Ну элементарно, — сказал Ермаков. — Запах духов.

— Разве?

— Конечно.

— Ну так что, Шерлок Холмс? Копаете?

— Копаю.

— Поделились бы! У вас же небось интересные факты, детали.

— Мои детали вряд ли вам подойдут.

— Виновного-то нашли?

— А как же.

— Какой-нибудь стрелочник, как всегда, виноват?

— Вот-вот.

— И что? Арестовали?

— Кого?

— Стрелочника.

— Нет, зачем.

— Гнались за ним, что ли?

— Почему?

— Извозились здорово.

Тут только Ермаков обратил внимание на свои испачканные брюки. И спешно направился в ванную.

Переодевшись, вышел, постелил постель. Малинин сидел в прежней позе, нога на ногу, смотрел выжидательно, с усмешкой.

— Что поделаешь, всех не арестуешь, — сказал вдруг Ермаков и, помолчав, продолжил: — Хотя надо бы иногда… Уж больно много всяких жуков развелось. А попробуй возьми его! Еще посидите? — спросил он, помолчав. — Или ложимся?

Легли. Ермаков сказал:

— Начать с того, что, как правило, многие в душе сочувствуют правонарушителю и не жалуют следователя, если говорить честно. Так уж повелось с давних пор…

— Ну, вероятно, с тех пор, как ваш брат фабриковал эти самые мифические дела, — отозвался Малинин.

Ермаков бросил на него беглый взгляд.

— Наш брат или ваш брат — это еще вопрос! — произнес он с усмешкой. — Я имел в виду, что сегодня любое следствие сталкивается с трудностями, которые непросто преодолеть. Попробуй-ка допросить вас, если вы, к примеру, не желаете отвечать! Что с вами делать?..

— Что значит, не желаю?

— Не желаете, и все. И это ваше право, между прочим.

— Вот не знал, что есть такое право. Будем иметь в виду… — сказал Малинин. — Кто свет гасит?

— Вы, кто.

— Это почему же?

— Ваша очередь, — сказал Ермаков. — Спокойной ночи.

— Нет, мы, конечно, понимаем… У вас работа, у него работа — вдвоем-то каково? Понимаем, входим в положение, но сами видите, какие у нас возможности… — Женщина-администратор выразительно обвела взглядом тесный вестибюль гостиницы. — И телевидение с утра пораньше — девять человек как снег на голову…

— Игорь Николаевич! — услышал Малинин, и тотчас у стойки возникла женщина в брючном костюме — из той, свалившейся как снег на голову компании, что теперь подремывала в креслах среди ящиков с аппаратурой.

— Вы? Или не вы? — Женщина подошла ближе.

— Это я, — признался Малинин.

— Здесь? И давно?

— Вторую неделю.

— Связано с событиями, наверное? Или просто так? Спрятались в глубинку?

— И то и другое.

— Слушай, Игорь, — продолжала женщина уже деловым тоном, — посоветуй, пожалуйста. Вот моя команда, — она кивнула в сторону дремлющей в креслах компании, — снимаем митинг и закладку памятника. Есть идея пригласить пассажиров, тех, спасенных. Кто ехал в поезде… Как тебе?

— Хорошо, — одобрил Малинин.

— А что улыбаешься?

— Нет-нет.

— Хватит меня разглядывать.

Она была красивая, стройная, с полураспущенной косой, ниспадавшей с плеча на грудь, — немолодая усталая девушка.

— У тебя здесь номер?

— Конечно.

— Пригласил бы. Ноги гудят.

Они стали подниматься по лестнице.

— Я вот что хочу понять, — говорила Марина. — Знал он, на что идет? Или все же надеялся остановить состав?

— Надеялся, наверное, — пожал плечами Малинин. — А как же.

— До последней минуты?

— Тут уж неизвестно, где первая минута, где последняя.

— И что же, не было минуты или секунды, когда он понял, что не успеет?

— Может, конечно, и была такая минута или секунда, но мы о ней ничего не знаем… Может, он решил остаться в локомотиве, а может, и выпрыгнул бы в последний момент, да не успел. Поскользнулся, дверь заклинило. Мало ли что бывает…

— Интересно ты рассуждаешь! — сказала с обидой Марина. — В таком случае, какая же разница между машинистом и этим самым помощником, который выпрыгнул? То есть между героем и трусом? Один выпрыгнул, а другой поскользнулся и не успел, вот тебе и героизм?

— Гм, — произнес Малинин, но это «гм» относилось уже не к спору, а к тому, что он увидел в номере: следователь в синей униформе, строгий, чинный, сидел за столом перед незнакомой женщиной. Ермаков вопросительно поднял голову, посмотрел…

— Это кто? — испуганно прошептала Марина.

Ермаков подождал, пока закроется дверь, исчезнут эти двое с удивленными лицами, и снова повернулся к женщине.