Александр Миндадзе - Парад планет

— В воду его, в воду! — подбадривали девушки.

Завязалась борьба. Малинин вырвался, отбежал. Вся компания бросилась следом, Ермаков догнал первым, свалил и сам оказался внизу. Вдвоем они возились на песке: кто кого? И не заметили, как сцепились всерьез. Был такой момент, секунда: Ермаков, перевернув противника, стиснул ему предплечье, болевым приемом прижал лицом к песку — и тут же словно очнулся, отпустил…

— Самбо? — спросил Малинин, поднимаясь и поглаживая плечо.

— Извините, — пробурчал Ермаков.

— Ерунда. Забыл, с кем дело имею! — весело свернул разговор Малинин и первым бросился в воду.

Всю эту сцену с интересом наблюдал Павел Сергеевич Голованов, начальник депо. Он стоял по колено в воде и крепко держал за руку маленькую внучку.

Вечером спустились в ресторан.

— Мои двадцать рублей, остальные — ваши, — объявил Ермаков, как только сели за столик. Он был в видавшем виды костюме, при пестром галстуке. — Что будем пить?

Появился официант. Заказали.

— Это по какому же случаю? — поинтересовался Малинин. — Не иначе — улики в кармане?

— Да ну, улики! У меня сегодня день рождения.

— Сколько?

— Все мои.

— А все-таки?

— Ну сколько дадите?

— Сорок.

— Ну, это вы хватили. Тридцать девять.

Малинин поднял рюмку:

— За вас! Я вам пожелаю…

— Ну пожелайте… Мы как будем, — спросил Ермаков, — на «ты» или на «вы»?

— На «ты».

Они чокнулись, выпили.

— Эта женщина… кто?

— Какая?

— Твоя знакомая. На пляже которая.

— Моя знакомая.

— Ладно, — усмехнулся Ермаков. — Выпьем? Знаешь, чего мне пожелай? Детей! Вдруг сбудется? Не везет пока. Уж думали с женой взять из детдома. Но тоже непросто — очередь. И там очередь. Дефицит… — Он вдруг замолчал, стал смотреть в сторону. — Что он меня рассматривает, не пойму.

— Кто рассматривает?

— Да официант. Вон, чернявый. Ладно… Вообще-то, мне не нравится этот городишко.

— Я здесь родился, — сказал Малинин.

— Ты? Здесь?

— Раньше часто бывал, к матери наведывался. Сейчас никого не осталось. Ты зря, хороший городишко. Я здесь до самой армии… Потом Москва, институт. Ну вот, осел в Белорецке…

— Где ты там на Космонавтов? В начале или в конце?

— Дом-башня.

— А, знаю. Я там близко.

— Заходи в гости.

— Спасибо. Телефончик запиши. — И Ермаков достал из стакана бумажную салфетку, протянул.

Вдруг глаза его загорелись.

— Подожди. Сейчас сделаем один опыт. Ну, пиши. — Ермаков отвернулся. — Записал?

— Записал.

— Так. Теперь руку. Положи на салфетку. Не бойся. — И он, перегнувшись через стол, накрыл своей ладонью руку Малинина. И посмотрел на него странно, глаза в глаза. — Два, двадцать восемь, девятнадцать, — произнес он четко и отвел руку. — Проверь!

На салфетке были записаны именно эти цифры.

— Ну знаешь! — сказал Малинин с нескрываемым удивлением. — Ты еще фокусник вдобавок!

Ермаков смеялся, довольный, как ребенок.

— Да нет, — усомнился Малинин. — Ты знал мой телефон.

— Как я мог его знать!

— Ну долго ли навести справки.

— А зачем мне наводить?

— А кто вас знает.

— Да нет, — снова засмеялся Ермаков. — Все гораздо проще. Ну-ка, давай попробуем посложнее. Строчку из стихов. — И протянул карандаш.

— Какую строчку?

— Да любую. Но только учти — я в стихах не мастак. Что-нибудь из школьной программы. Я не смотрю, пиши.

Малинин взял карандаш. Настроение у него почему-то испортилось.

Помолчав, он сказал с усмешкой:

— Не хотелось бы к тебе на допрос.

Вероятно, оба в эту минуту представили себе такую ситуацию.

— Надо делать карьеру. С такими способностями! — заметил Малинин.

— Это ты прав.

— Платят-то хоть прилично?

— Жена у меня кандидат наук. Химических. Нам хватает.

— Ясно.

— Написал?

И все повторилось. Он накрыл своей рукой руку Малинина да еще на этот раз зажал пальцами запястье. Лицо его стало напряженным.

— Нет, — вздохнул он. — Не получается. Это надо на трезвую голову.

И тут Ермакова позвали. Чернявый официант почтительно коснулся его плеча:

— Извините, вас вызывают.

— Кто?

Ермаков пошел за официантом. Малинин посидел немного в одиночестве и тоже поднялся, двинулся следом.

На кухне у кафельной стены стояла официантка. Малинин узнал в ней вдову машиниста.

— Я хотела вам сказать… — говорила она Ермакову. — В общем, хотела встретиться с вами… Гриша, отойди! — обратилась женщина к официанту, который с завороженным лицом стоял тут же.

— Слушаю. Слушаю вас, — сказал Ермаков.

— Вы простите, я вас оторвала…

Женщина смотрела на Ермакова, не решаясь начать.

— Знаете что? — произнесла она наконец. — Уезжайте отсюда!

— Почему? — спросил Ермаков.

— Уезжайте, пожалуйста. Я вас очень прошу! Уезжайте! — Она не просила — требовала. — Не надо ничего, понимаете? Я ничего не прошу. Виноват не виноват, это теперь без разницы, разве не понимаете вы? Только людей мучить, раскапывать-закапывать. Мало вам, что ли?

— Не понимаю.

— Не понимаете? Вон Пантелеев Петр Филиппович…

— Что — Пантелеев?

— Умер, что!

— Когда?

— Умер. В больнице. Кровоизлияние в мозг. — Она выдержала паузу. — Уезжайте, от вас только горе одно! Жени моего нет, так его уж не вернешь. Зачем вам еще другие? Что, виноватые обязательно нужны? Так вот я перед вами. Я виновата, я, можете меня под суд!

— Вы что, были с ним в локомотиве?

— В жизни я с ним была, в жизни. Вы тогда правильно спросили: нервничал он со мной или нет, ревновал или нет! Ревновал, да!

— Успокойтесь.

— Хорошо, — сказала она.

— Кто вас ко мне послал? — спросил Ермаков.

— Кто послал? Все послали. Город весь, люди. Чтоб вы уехали отсюда с вашей этой собакой, не мучили нас.

— С какой еще собакой?

Женщина смотрела на Ермакова сквозь выступившие на глаза слезы, злые слезы вражды. Голос ее задрожал:

— Я вас именем его прошу…

Вернулись в номер. Малинин выставил на стол початую бутылку, прихваченную из ресторана. Посидели, помолчали.

Зазвонил телефон. Малинин снял трубку.

— Кого? — спросил Ермаков.

— Никого. Молчание.

— Ну-ка. — Ермаков сам взял трубку. — Алло! — крикнул он. — Ага, повесили! Не иначе твои девицы.

— Да нет, скорее, твои подследственные, — мрачно отозвался Малинин.

Он подошел к кровати, начал стелить.

Долго молча раздевались. Бутылку не тронули.

— Сюда, — сказал врач.

Они вошли в палату. Больные настороженно повернули головы.

— Здравствуйте, — проговорил Ермаков.

У окна стояла койка — пустая, аккуратно застеленная. Ермаков подошел, выдвинул ящик тумбочки. Стал рыться. Выложил на тумбочку помазок. Яблоко. Книжку в потрепанном переплете. Расческу. Присев на корточки, открыл дверцу тумбочки. Вытащил старый выцветший свитер, сунул обратно.