Юрий Ильенко - Легенда о княгине Ольге

Старик заговорил, будто ждал Владимира:

— Обвели тебя, Владимир, вокруг пальца.

— Кто обвел? — встрепенулся мальчишка.

— Известно кто — братья твои старшие.

— Почем знаешь?

— А я ведун. Волхв. Ильм меня зовут.

— Как обвели?

— Малушу напугали, подослали ей своего человека — Виверу, наговорили, будто убьют тебя этой ночью. Вот она и всполошилась и побежала. А им только этого и надобно, затем вас и выпустили из города. А князю донесли, будто ты па киевский стол заришься, за подмогой побежал. Худо, брат, худо. Теперь не докажешь своей правды. Про удила слыхал? Это они нарочно так громко баяли — знали, что ты слушаешь. Стращают.

Небо за крошечным окном бани засерело.

— Откуда все знаешь? Может, и ты с ними заодно?

— Ведун я. Ильм все знает.

— А пошто ты в этой бане сидишь?

— Знал, что тебя сюда приведут. Вот и дожидаюсь тебя здесь целую ночь. — Старик встал. — Сейчас баню истопим.

— Зачем?

— Я перед смертью помоюсь… Тебя от смерти заговорю…

Старик, покряхтывая, неторопливо подошел к очагу. Сунул руку в пепел, пошарил, что-то бормоча, вынул остывший уголек. Покатал его на ладони, продолжая что-то нашептывать. Уголек тихо затрещал и вдруг расцвел на ладони пунцовым цветком — вспыхнул. Старик бросил его в очаг — уголек замерцал голубыми языками пламени.

Владимир зачарованно следил за Ильмом.

— Ильм, как ты сделал это?

Старик не ответил, подбросил в огонь лучины, потом поленьев.

— Дрова откуда? — уже ничего не понимая, потрясенно спросил мальчишка.

— С вечера припас. Это тоже ильм, еще называют его вяз. Самое жаркое дерево для ба-ни, береза такого жара не даст. Раздевайся, сынок.

— Так ведь вода холодная, — растерянно проговорил Владимир и увидел, что в тот же миг забурлила вода в котле и клубы пара наполнили баню.

— Зачем ты пришел сюда, Ильм?

— Разве не понял? Ты хотел все знать про свою бабку, старую княгиню… Я про нес много чего знаю. Я ей сны разгадывал…

Мальчик растерянно озирался:

— Я боюсь тебя… Как ты огонь добыл?

Старик обернулся с тихой улыбкой к мальчику:

— Говорю тебе, с вечера припас. Жар в нем был в середке…

— А вода?

— Много будешь знать — скоро состаришься…

Старик опустил в кипящий котел веник, по не березовый, а собранный из сухих болотных и степных трав. Владимир, уже ничему не удивляясь, послушно разделся. Старик вынул из-за пазухи сухую корку хлеба, стал обтирать ею юного князя, невнятно бормоча какие-то заклинания. Потом объяснил:

— Это пот твоего страха. Я его снял с тебя, страх, сейчас сожгу в огне. — Он бросил корочку в очаг. — Теперь ты бесстрашный, запомни. Ложись на полок, похлещу тебя веничком: дурь выбью, злобу выпущу, лукавство изыму, коварство изгоню, неверность запорю, предательство отгоню… — Старик хлестал мальчишку веником и все приговаривал: — Не люби себя, князь! Люби чада свои!.. Князь всем отец и голова, для них живи! Народ свой люби: от последнего смерда до родной матери! Вот я тебя веничком! Вот я тебя голого! Приходила ко мне бабка твоя, Ольга-княгиня, рассказывала сон вещий.

Из клубов белого пара, под свист веников, возникает картина, да так ясно, будто видит все Владимир собственными глазами…

В княжеской опочивальне над колыбелью склонилась Ольга. Баюкает дитя, о муже думает… И как из туманов в полумраке опочивальни возникают видения:

…вот дружина Игоря скачет на борзых копях лесными просеками. Хочет повернуть Ольга мужа, чует ее сердце беду, по видение ускользает и гаснет во мраке…

…гремит жестокая сеча дружины Игоревой с древлянами. Вот сошлись дна князи лицом к лицу. Как в дурном сне замедленны их движения, бесшумно ударяют мечи по щитам и шеломам… Пытается встать между ними Ольга, но видение вновь растворяется во мраке опочивальни, только свечи мечут неверный свет по углам…

Не находит себе места княгиня в опочивальне, вьется вокруг колыбели голубкой, разрывается ее душа от дурных предчувствий. Думы, думы…

И засыпает Ольга прямо па медвежьей шкуре у колыбели. И сон заполняет княжескую опочивальню, будто не сон это, а явь…

Вот выкатывается из мрака трон киевского князя. Но вместо князя на троне… медведь! А из темных углов, разверзая мрак, косолапо вываливаются другие медведи… и рвут друг друга в исступленной звериной вражде, душат в смертельных объятиях… и наваливаются на того, что па троне — только все они теперь уже в княжеских шеломах. Потом с рычанием сцепившийся клубок укатывается во мрак. А затем всю опочивальню заполняют исхудавшие смерды в изодранных портах и рубахах. Стонут они и рыдают в отчаянье и молятся идолам, что возникают по темным углам опочивальни. И нет этим идолам счета… Как медведи, наваливаются они друг на друга, круша и давя смердов. А вот и сами медведи. Пляшут, трясут головами в княжеских шеломах…

С криком просыпается княгиня — пусто в опочивальне, мерно покачивается колыбель, солнце роняет первый луч в узорчатое оконце…

Прочь наваждение! Прочь дурной сои!

Есть в опочивальне мать, и ненаглядное дитя, и радость детского пробуждения…

— Как ты разгадал этот сон, Ильм? — спрашивает Владимир, осторожно нахлестывая веником старика, распростертого на банном полке.

Старик не отвечал.

Загремела дверь, распахнулась. В баню ворвалась Малуша, за нею князь и его люди.

— С легким паром! — сказал отец Владимиру, но тот молчал.

Старик волхв приподнял голову:

— Я не разгадал этот сон, князь. Разгадай сам.

Он опустил голову и затих.

Свенельд шагнул к старику, склонился над ним.

— Кто это? — спросил Святослав.

— Это Ильм. Волхв. Но он умер…

— Много смертей в одну ночь, — мрачно изрек Святослав. — Но будет еще одна! — Ои резко повернулся и шагнул из бани, пылая гневом. — Гонца! Виверу! Задушу своими руками!

…Когда Свенельд выводил из бани бледного Владимира, мимо проволокли знакомого гонца Виверу.

Свенельд вошел в опочивальню, чтобы разбудить юного князя. Был он здесь, видно, впервые — зоркие глаза в миг вобрали все до последней мелочи: погасшую лампадку перед образами, перстень, закатившийся под лаву, темный от времени серебряный кубок у изголовья ложа, рядом с открытой книгой. Тот самый кубок! Мелькнуло в памяти Свенельда видение…

…Поднимает Рус высоко над головой княжеский кубок — темное серебро с медальонами, — сыплется наземь золото…

— Не спишь? — сказал Свенельд. — А я будить тебя пришел. Кони оседланы. Пора, князь, отец ждет. В Новгород пора.

Владимир встал.

— Будь осторожен, сынок, — поправился: — князь… Бежал Вивера, гонец. Будь осторожен.

— Буду, — пообещал отрок. — Только у меня еще дело одно осталось в Киеве. Повидаться надо с одним гадом. С конюхом немым.