Юрий Нагибин - Гардемарины, вперед!

— Чья карета?

— Правда, не знаю, — Саша помолчал. — Василий Федорович, у меня к вам тоже дело, вернее просьба… — он снял с шеи большой алмазный крест и положил его перед Лядащевым. — Я должен передать вот это до казни Анне Гавриловне Бестужевой.

Лядащев внимательно посмотрел на крест, потом вскинул глаза на Сашу и спросил гневно:

— Кто дал тебе этот крест? Можешь не отвечать. Сам знаю. Дочка грехи замаливает. Оговорила мать, сама деру, а твою голову в петлю сует.

— Зачем вы так, Василий Федорович? — У Саши дрожали губы.

— Я обалдел от человеческой глупости и подлости! Значит, де Брильи уехал в Париж… А зачем вы ездили в этот особняк на болотах? Только за Анастасией?

— Не знаю, — мотнул головой Саша- Мое дело было только опознать.

— Ладно, иди. Только не перехитри сам себя.

Саша вышел. Лядащев усмехнулся ему вслед, потом опять взял письмо Котова.

— Кто этот Че…ский?

Он отбросил письмо и увидел алмазный крест, оставленный Сашей. Он склонился над ним и прочитал мелкую надпись: «О тебе радуется, обрадованная, всякая тварь»…

Лесток явно не собирался вести с Сашей длинного разговора. Вид у лейб-хирурга был праздничный, о чем говорило не только довольное выражение лица его, но и наряд: парчовые кюлоты, туфли с драгоценными пряжками, белоснежная рубаха. Для полноты картины не хватало только камзола.

— Так ты говоришь, Бергер ранен?

— Так точно, ваша светлость, рана очень тяжелая.

— Что ж не защитил товарища? — благодушно спросил Лесток.

При слове «товарищ» Саша слегка передернулся, но тут же обуздал себя, спрятавшись за простодушное до глупости выражение лица.

— Я тоже ранен, — он неловко пошевелил туго забинтованной, с трудом всунутой в рукав камзола рукой. — Этот француз… ну просто черт, ваше сиятельство, просто «диавол» какой-то…

— Как после сражения, — рассмеялся Лесток.

За окном послышались крики, топот многих ног, потом барабанный бой. Лесток подошел к окну, выглянул, поманил пальцем Сашу.

По улице шел гвардейский отряд, солдаты тяжело прибивали пыль. Офицер махнул рукой, гвардейцы остановились, хмуро переговариваясь вполголоса. Испуганные обыватели жались к забору. Из отряда гвардейцев вышел худой человек в штатском и, натужно выкрикивая слова, начал читать царский манифест.

— … седни, в полдень, противу коллежских апартаментов учинена будет публичная экзекуция. Лопухиных всех троих и Анну Бестужеву высечь кнутом и, урезав языки, сослать в Сибирь…

Лесток был важен, как полководец после выигранного сражения.

— …вышеозначенные преступники, забыв страх божий и не боясь божьего суда… — продолжал кричать штатский, — решились лишить нас престола…

Саша отошел от окна. Ему казалось, что он уже видит предстоящую казнь.

В комнату вошли секретарь Корн и лакей с камзолом в руках. Лесток со вкусом облачился, взбил пену кружевного жабо.

— Я во дворец, а ты приезжай сразу к коллежским апартаментам, — сказал Лесток Корну и тут, вспомнив про Сашу, бросил ему: — Иди, из столицы не выезжать. Мы еще продолжим с тобой разговор.

— Карета их сиятельства подана, — раздался крик из коридора.

Саша пришел к зданию двенадцати коллегий, когда казнь уже началась.

Площадь была запружена народом, канал был забит лодками, в них тоже стояли зрители, из окон двенадцати коллегий гроздьями свисали головы любопытствующих. Внимание всех было обращено к высокому, сколоченному из свежих досок помосту, на котором расхаживали два палача, ожидая следующую жертву.

У помоста лекарь наскоро делал перевязку уже битой кнутом Лопухиной, она тихо стонала. Саша хотел протолкнуться поближе к помосту, но толпа его не пустила. Тогда он решил пройти вдоль канала к тому месту, где сгрудились экипажи именитых зрителей. Там было меньше народу, драгуны стояли на страже, не давая простому люду загородить от господ жуткое зрелище.

Очередь была за Бестужевой. Секретарь посольства громко выкрикивал царский указ. Саша остановился. Перед ним стояли маленький плешивый человечек и баба с ребенком. Наконец, он увидел Бестужеву. Спокойная, скромно и аккуратно одетая, она стояла рядом с помостом, взгляд ее неторопливо скользил по окнам здания, словно пыталась она увидеть лицо друга. На толпу не обращала внимания. Видно, ей подали какой-то знак, и она вошла на помост. Палач сорвал с нее епанчу. Когда на плечах ее осталась одна сорочка, Бестужева прижала обе руки к шее, с силой рванула цепочку креста, голова ее мотнулась вниз. Палач жадно раскрыл ладонь, и Анна Гавриловна вложила туда крест, блеснувший как зеркало.

Из груди Саши вырвался вздох облегчения, Лядащев выполнил его просьбу.

— Что она ему дала? — зашептали в толпе.

— На помин души…

— Крест… крест она дала, — закричал кто-то, и толпа подхватила, — крест… крест!..

Палач поднял кнут.

Перед Сашей выросла огромная фигура торговца фруктами, лоток совершенно загородил от него картину казни.

— Во лупит! — почти с восхищением сказал торговец фруктами.

— Дурак! — тонко отозвался плешивый. — Не видишь, без оттяжки бьет.

— Жалеет, — пригорюнилась баба.

Бестужева не кричала, только стонала сквозь зубы. В наступившей тишине раздавались удары кнута. Вдруг дверца стоящей неподалеку от Саши кареты распахнулась: женщина в темном платье рванулась к помосту. Лицо ее было закрыто черной вуалью. За женщиной выскочил человек, в котором Саша с удивлением узнал де Брильи. Неожиданно женщина пошатнулась и упала на руки француза.

Первой мыслью Саши было спрятаться за торговца, второй — он мучительно захотел узнать даму под вуалью. Неужели?..

Да, это была Анастасия! Де Брильи схватил девушку на руки, влез с ней в карету и захлопнул дверцу. Карета тут же попыталась выбраться из стоящих рядом экипажей. Это было нелегкое занятие, и Саше вполне хватило времени, чтобы протолкнуться через толпу и юркнуть мимо застывшего, поглощенного видом казни драгуна.

И еще один человек обратил внимание на эту суету. Этим человеком был стоящий в толпе Лядащев.

Как только карета выбралась из скопища экипажей, Саша прыгнул на запятки. Кучер стегнул лошадей, и карета понеслась по улице прочь от страшного места.

Лядащев проводил карету задумчивым вглядом…

По мощеной булыжником улице, унося на запятках Сашу, неслась карета де Брильи. Его отчаянно трясло, он сидел, вцепившись здоровой рукой в перекладину, но, отвечая на удивленные взгляды прохожих, изо всех сил старался придать себе беспечный вид, вот, мол, решил прокатиться, скоротить себе дорогу.

Вдруг лошади резко замедлили бег. Раздались громкие крики:

— Куда смотришь, болван?! Олух царя небесного!

— Сам олух! Куда прееся?! Огрею кнутом-то!