Андрей Михалков-Кончаловский - Андрей Рублев

— Давай меняться! — предлагает малый. — Мы тебе огурец, а ты нам горбушку. Смотри — во! — Он отбирает у белобрысого огурец и протягивает его Машке. Та некоторое время колеблется, но в конце концов берет огурец и отдает хлеб. Малый хватает корку, и ребята с радостными воплями убегают.

Машка с подозрением смотрит им вслед, затем откусывает от огурца и жует. Огурец оказывается старым и горьким, как полынь. Машкины губы начинают дрожать, и, поняв, что ее обманули, она тихо плачет, всхлипывая и утираясь грязной рубахой. Вдруг взгляд ее падает на кусок хлеба, лежащий перед Андреем. Слезы на ее глазах высыхают. В голове Машки созревает план.

Она садится на скамейку против Андрея и говорит:

— Давай меняться. Я тебе огурец, а ты мне хлеб.

Андрей молча смотрит на нее. Тогда Машка, глядя ему прямо в глаза, кладет перед ним огурец и некоторое время выжидает. Затем, не спуская с чернеца глаз, берет хлеб, осторожно слезает с лавки, пятится к двери и скрывается на улице.

Из сарая раздается ужасный крик роженицы. Андрей вздрагивает и закрывает глаза.

Катька, стоя на перекладине лестницы, подглядывает через дыру в соломенной крыше. Она видит мать, которая хлопочет около дурочки, успокаивает, подкладывает ей под спину тряпье. Дарье помогают две старушки. Одна стращает воду в котле, другая, положив себе на колени голову роженицы, гладит ее по волосам, вытирает ладонью пот, заливающий глаза блаженной.

Вечереет. Деревенская улица заполнена подводами, усталыми крестьянами, лежащими около заборов, чумазыми детьми, ползающими по пыльной дороге. Ржание, шум стоят над деревней. У одной из телег столпились озабоченные мужики.

— Ну, чего делать-то будем? — ни к кому в частности не обращаясь, вздыхает низкорослый мужичок.

— Кормить нечем, — отзывается Тимофей. — Мой мерин больше двух ден не выдюжит.

— «Двух ден»… — раздражается мужичок. — Ты на мою посмотри, — показывает он на измученную костлявую кобылу, которая неподвижно стоит, прислонившись к забору и закрыв глаза.

— Ничего, пешком пойдем, — говорит кто-то.

— А в Андрониковом небось и овса и сена навалом, всего… — негромко замечает Леха. — Может, попросить?

— Ага… — хрипит кто-то в ответ. — Так они тебе и дали.

— А если как следует попросить? — настаивает Леха, вкладывая в свои слова особый смысл. — Они еще и лошадей дадут, если как следует попросить.

Мужики молчат, обдумывая Лехины слова.

— Ну, Семен! — снова не выдерживает Тимофей. — Всех под монастырь подвел!

Кто-то вяло смеется. Все смотрят на гору, где чернеют высокие монастырские стены.

У подводы, на которой пластом лежит изможденная женщина с ребенком под боком, стоит Михаил.

Он с тревогой смотрит на жену и тихо спрашивает:

— Ну что ты? Чего ты хочешь? Может, попить?

Женщина отрицательно качает головой.

— Может, ты чего хочешь? — с отчаянием допытывается мужик.

— Ничего не хочу, — еле слышно шепчет она.

— Открой глаза, ты что?

Жена не отвечает.

— Открой глаза! Слышишь?! — с ожесточением кричит Михаил.

Женщина с трудом приподнимает веки, которые через мгновение смыкаются снова. Он отворачивается и идет к мужикам.

— Ну что делать-то будем? — взволнованно спрашивает он у Тимофея.

— Столбы валять и к стенке приставлять… — отвечает Леха и садится на землю, прислонившись к тележному колесу. И тут же вскакивает. — Семен!

В деревню въезжает еще несколько подвод с беглыми. Впереди, на телеге, запряженной белой холеной кобылой, намотав вожжи на левую руку, стоит невысокий мужик с выгоревшими на солнце рыжими волосами.

Переглянувшись с товарищами, Михаил выходит вперед и останавливается посреди дороги. Семен, не обращая внимания ни на Михаила, ни на других мужиков, преграждающих ему путь, медленно едет по деревне. Михаил ждет, похлопывая кнутовищем по пыльным порткам. Когда белая кобыла упирается ему в плечо, он берет ее под уздцы. Телега останавливается.

— Ты что ж с нами наделал? — с трудом сдерживая бешенство, спрашивает Михаил.

Семен обводит взглядом мужиков, с ненавистью глядящих на него, улицу, запруженную телегами, баб с детьми на руках, стариков, молча наблюдающих за происходящим, и не отвечает.

— Что, доволен? — продолжает Михаил. — Посмотри, сколько народу пропадает. «Урожай под Москвой». А в дороге сколько людей померло! — вдруг орет он. — А помрет сколько?!

Семен молчит. В это время Леха, подкравшись сзади, изо всех сил дергает за свободный конец вожжей, обмотанных вокруг руки Семена, и тот кубарем падает с телеги в пыль. Леха прячется в толпе.

Семен встает с земли и, не поднимая глаз, стряхивает пыль с порток и рубахи.

— Что приехал? Надсмеяться над нами?

— Дальше надо идти, ко Пскову, — взглянув на Михаила, твердо говорит Семен. — А приехал я потому, что меня самого обманули.

— Дальше идти?! — свирепо улыбается мужик. — А как? Тебе хорошо одному! На такой кобыле! А мы?!

— Это вы как хотите… А кобыла у меня сытая потому, что я с голода подыхаю. Мне легче…

— Ах, тебе легче?! — хрипит Михаил и, рванув кобылу за узду, хлещет ее по морде кнутом.

Семен бросается было на Михаила, но сзади его хватают сразу несколько человек. Кобыла шарахается в сторону, ржет и мотает головой.

Привлеченный шумом и криками, в воротах появляется Андрей и видит, как здоровый мужик наотмашь хлещет по морде белую кобылу. По ушам, по губам, по глазам. Рядом, зажмурившись и стиснув зубы, стоит Семен, и несколько мужиков держат его за руки. По лицу его текут слезы.

Все с неодобрением смотрят на Михаила, который в бессмысленном приступе жестокости истязает бьющуюся в упряжке лошадь. Кобыла дергает головой, пятится.

Понимая, что перехватил, Михаил бросает уздечку и, озираясь, тяжело дышит.

Кобыла прядает ушами и вздрагивает мокрыми боками. Наступает тягостное молчание. Мужики отпускают Семена. Только Леха продолжает выкручивать ему руки.

— Пусти, — просит Семей.

Леха ухмыляется, но не пускает. Тогда происходит нечто неожиданное. Семен слегка наклоняется, делает резкий шаг в сторону, и все видят мелькнувшие в воздухе босые ноги Лехи и слышат звук рвущейся одежды. Через секунду Леха лежит на дороге лицом вниз, время от времени передергивая спиной, и облачко пыли плывет над запруженной народом улицей.

Семен подходит к своей кобыле, обнимает ее за шею и, успокаивая, шепчет что-то на ухо. Лошадь судорожно вздыхает и кладет голову на плечо хозяина.

В это время из проулка появляются несколько вооруженных всадников. Толпа вздрагивает.

— Эй, вы! — кричит один из них, с опухшим красным лицом. Это боярский пристав. — Господин передать велел! Ежели добром не вернетесь, силой вернем! Через великого князя вернем!