Брендон Сандерсон - Пепел и сталь

– Верно, – согласился Кельсер, доставая из-под плаща маленький флакон с бусинками атиума. – Но у нас есть это. Не страшно, если ферухимик обретет силу пяти, даже пятнадцати человек. Когда я подожгу атиум, то начну предвидеть его действия и смогу победить.

Вин согласно кивнула.

Кельсер откупорил флакон и вытряхнул одну бусинку. Потом достал второй флакон с обычной смесью металлов и бросил бусинку в него.

– Возьми. Вдруг понадобится?

– Сегодня? – удивленно спросила Вин, беря флакон.

Кельсер молча кивнул.

– Но мы же ждем Марша.

– Надеюсь. Но представь, что поручители раскрыли его и заставили написать письмо. Возможно, они следят за ним или просто схватили его и под пыткой вынудили рассказать о сегодняшней встрече. Марш находится в опасном положении. Вообрази, что ты приезжаешь на бал, где вместо вельмож – только поручители и инквизиторы. Каково?

Вин содрогнулась.

– Пожалуй, ты прав, – сказала она, пряча в карман флакончик с атиумом. – Знаешь, что-то со мной не так, наверное. Никак не могу забыть о том, как дорого стоит эта штука.

Кельсер ответил не сразу.

– Мне стоило больших трудов перестать думать о цене атиума, – проговорил он наконец.

– Я… – Вин замолчала, взглянув на его руки.

Кельсер теперь носил перчатки и рубахи с длинным рукавом. О нем ходило слишком много слухов, и если бы кто-то посторонний заметил шрамы – это грозило бы бедой. Но Вин знала, что шрамы никуда не делись. Тысячи тонких белых полосок, пересекающихся, наползающих друг на друга…

– Честно признаться, – сказал Кельсер, – ты права относительно дневника. Я надеялся отыскать сведения об одиннадцатом металле. Но алломантия вообще не упоминается там, даже в сравнении с ферухимией. Однако две силы во многом схожи, и я предполагал, что автор дневника мог их сопоставлять.

– Возможно, он боялся, что кто-то посторонний прочтет его записи, и не хотел выдавать себя как алломанта?

Кельсер кивнул:

– Возможно. Или он к тому времени еще не пробудился. Но что бы ни случилось в горах Терриса, это превратило его из героя в тирана. Рискну предположить, что заодно пробудило и его силу. Мы не узнаем этого, пока Сэйзед не закончит перевод.

– Ему ведь немного осталось?

– Да. Всего несколько страниц, но я надеюсь, что в них-то и соль. Прочее меня разочаровало. Вседержитель не объяснил даже, что должен был сделать в тех горах! Он просто твердит, что должен сделать нечто, чтобы спасти мир, но вдруг это чистое хвастовство?

«Мне он не показался хвастуном, – подумала Вин. – Скорее наоборот».

– Не важно, – сказал Кельсер. – Когда перевод будет закончен, мы все узнаем.

За окном быстро темнело, и Вин пришлось воспламенить олово, чтобы нормально различать предметы. Вокруг сразу прояснилось, но улица превратилась в сплетение теней и призрачного света, что, впрочем, естественно для «оловянного» зрения. Рассудком Вин понимала, что снаружи темно, однако все видела. Не так, как при дневном свете, а приглушенно, мягко. Но видела.

Кельсер посмотрел на карманные часы.

– Долго еще? – спросила Вин.

– Полчаса. Если он придет вовремя… в чем я сильно сомневаюсь. В конце концов, он же мой брат.

Вин кивнула и устроилась поудобнее, облокотившись на дряхлый подоконник. Ей стало спокойнее после того, как Кельсер дал ей бусинку атиума, пусть и совсем крошечную.

Внезапно Вин встрепенулась. Крупица атиума напомнила ей кое о чем важном. О чем она уже несколько раз думала с тревогой.

– Ты ведь ничего не говорил мне о девятом металле! – сказала она, оборачиваясь к Кельсеру.

Кельсер пожал плечами:

– Я говорил, что он не слишком важен.

– Говорил. Но что он собой представляет? Сплав какого-то металла с атиумом, наверное?

Кельсер покачал головой:

– Нет, последние два металла отличаются от восьми основных. Девятый металл – это золото.

– Золото? – переспросила Вин. – И все? Я могла бы давным-давно освоить его сама!

Кельсер усмехнулся:

– Да, если захочешь. Видишь ли, воспламенение золота вызывает неприятные ощущения.

Вин прищурилась, глядя на Кельсера, и снова отвернулась к окну.

«Ладно, посмотрим», – подумала она.

– Ты, конечно, решила проверить? – с улыбкой спросил Кельсер.

Вин промолчала.

Кельсер вздохнул, достал из сумки золотую меру и маленький напильник.

– Попробуй, – предложил он, проводя напильником по монете. – Только если раздобудешь где-то золото, поджигай сначала самую капельку, чтобы убедиться, что золото чистое.

– А если нет?

– Сама поймешь, – пообещал Кельсер, – и очень быстро. Помнишь, как у тебя болела голова от пьютерной гонки?

– Еще бы!

– Грязный сплав обеспечит ощущения похуже. Намного. Когда будешь сама покупать металлы, в разных городах, сначала выясни, кто из торговцев занимается именно сплавами для алломантов. Они лично заинтересованы в качестве товара… потому что рожденный туманом с сильной головой болью не тот человек, с которым приятно встретиться обывателю.

Кельсер стряхнул несколько крупиц золота на маленький лоскуток ткани. Облизнув кончик пальца, он осторожно подхватил одну крупицу и проглотил ее.

– Ага, это хорошее, – сообщил он, протягивая Вин лоскут. – Давай вперед… только помни, что горение девятого металла вызывает странные ощущения.

Вин кивнула, внезапно преисполнившись опасений.

«Я ведь ничего не узнаю, пока сама не попробую», – сказала она себе, сунула в рот крошечную золотую пылинку и запила водой из фляжки.

Внутри ее возник новый источник силы – неизвестный, отличный от тех девяти, что она знала. Посмотрев на Кельсера, Вин глубоко вздохнула и воспламенила золото.

И сразу как будто раздвоилась. Она видела себя – и еще одну себя.

Одна ее часть стала вдруг незнакомкой, совсем не похожей на девочку, какой она была. Девочка всегда оставалась осторожной и внимательной и ни за что не подожгла бы неведомый металл, доверившись слову какого-то человека. Но эта новая женщина сделалась очень глупой, она забыла чуть ли не все, благодаря чему до сих пор оставалась в живых. Она пила из чашек, наполненных чужими руками. Она доверяла незнакомцам. Она, конечно, была осторожнее многих людей, но и лишилась очень многого.

Эта другая Вин была тем, что она в себе всегда втайне презирала. Сущим ребенком. Тощая как скелет, одинокая, способная лишь ненавидеть и ничего не знающая о доверии. Она не любила никого – и ее никто не любил. Она постоянно твердила себе, что ей плевать на это. Разве в жизни есть смысл? Он обязан быть! Жизнь не может быть такой жалкой, как кажется. Нет, она именно такая. В ней нет ничего стоящего.

Вин разрывалась. Она находилась сразу в двух местах, ощущала движения двух тел, была и девочкой и женщиной. Она осторожно протянула руки – по одной от каждой Вин – и коснулась своих лиц.