Питер Бретт - Меченый

– Она бы наткнулась на это при других обстоятельствах, – проворчал Скот, густо покраснев, но Джизелл только снова прыснула.

– Бедняга Скот неровно к тебе дышит, – сказала Джизелл Лише позже, когда они растирали в аптеке травы.

– Неровно дышит? – развеселилась Кэди, молоденькая ученица. – Да он по уши влюблен!

Ученицы дружно захихикали.

– По-моему, он душка, – заметила Рони.

– У тебя все душки, – фыркнула Лиша. Рони только что расцвела и помешалась на мальчиках. – Надеюсь, тебе хватит ума не влюбиться в парня, который умоляет его обтереть.

– Не подсказывай, – хмыкнула Джизелл. – Рони охотно обтерла бы всех мужчин в лечебнице.

Девушки покатились со смеху, и даже Рони не стала отпираться.

– Хотя бы покрасней для приличия, – сказала ей Лиша, и те снова залились хохотом.

– Хватит! Брысь отсюда, пустомели! – засмеялась Джизелл. – Мне надо поговорить с Лишей.

Девицы высыпали за дверь.

– К тебе неравнодушны почти все мужчины в лечебнице, – сказала Джизелл, когда они остались одни. – Тебе не повредит поговорить с кем-нибудь не только о здоровье.

– Ты совсем как моя мама, – поморщилась Лиша.

Джизелл стукнула пестиком по столу:

– Ничего подобного! – Она достаточно узнала об Элоне за прошедшие годы. – Я просто не хочу, чтобы ты назло ей померла старой девой. Любить мужчин не преступление.

– Я люблю мужчин, – возразила Лиша.

– Что-то незаметно.

– Надо было броситься обтирать Скота?

– Разумеется, нет. По крайней мере, не у всех на глазах, – подмигнула Джизелл.

– Теперь ты говоришь, как Бруна, – застонала Лиша. – Мое сердце сальными шуточками не завоюешь.

Лиша привыкла к заигрываниям. У нее была фигура матери, и мужчины постоянно обращали на нее внимание, нравилось ей это или нет.

– А чем завоюешь? Какой мужчина преодолеет метки твоего сердца?

– Мужчина, которому можно доверять. Которого можно поцеловать в щеку, не опасаясь, что он станет похваляться друзьям, будто завалил меня за амбаром.

– Легче встретить дружелюбного подземника, – фыркнула Джизелл.

Лиша пожала плечами.

– Ты боишься, – обвинила Джизелл. – Ты так долго не решалась расстаться со своим бутоном, что превратила самое обычное, естественное дело в непреодолимую преграду.

– Ерунда.

– Неужели? Я видела, как женщины приходят к тебе за советом в постельных делах. Ты мнешься, тычешь пальцем в небо и густо краснеешь. Разве можно советовать другим, как поступать со своими телами, не познав собственного?

– Я прекрасно знаю, что куда вставляется, – скривилась Лиша.

– Ты понимаешь, о чем я.

– И что ты предлагаешь? Затащить в постель первого встречного, чтобы поскорее с этим покончить?

– А хотя бы и так!

Лиша сердито глянула на нее, но Джизелл даже не вздрогнула.

– Ты так долго оберегала свой бутон, что в твоих глазах ни один мужчина не достоин его сорвать. Что толку прятать цветок от чужих глаз? Кто вспомнит о его красоте, когда он увянет?

Лиша приглушенно всхлипнула, и Джизелл прижала ее к груди.

– Тише, девочка, тише, – погладила она ее по волосам. – Все не так уж и плохо.

После ужина, проверив метки и отправив учениц корпеть над книгами, Лиша и Джизелл наконец улучили минутку, чтобы заварить травяной чай и открыть сумку утреннего вестника. На столе стояла полная лампа с подрезанным фитилем, чтобы надолго хватило.

– Пациенты весь день и письма всю ночь, – вздохнула Джизелл. – Хвала свету, что травницам не нужно спать!

Она перевернула сумку вверх дном, рассыпав пергаменты по столу.

Они быстро отобрали письма для пациентов. Затем Джизелл взяла первую попавшуюся связку и взглянула на имя.

– Это тебе.

Она передала связку Лише, выхватила из стопки очередное письмо, вскрыла и стала читать.

– Это от Кимбер, – сказала она через мгновение. Кимбер была еще одной ученицей Джизелл, отправленной в чужие края – селение Крестьянский Пень, находившееся южнее в одном дне езды. – Бондарю стало хуже, сыпь снова расползлась.

– Спорим, она неправильно заваривает чай? – простонала Лиша. – Вечно она не дает ему как следует настояться, а потом удивляется, почему ее зелья не лечат. Я ее придушу, если мне придется отправиться в Крестьянский Пень заваривать чай за нее!

– И она это знает, – засмеялась Джизелл. – Вот почему на этот раз она написала мне!

Смех был заразителен, и Лиша вскоре присоединилась к веселью. Девушке нравилась Джизелл. Старая травница бывала жесткой, как Бруна, но не упускала случая потешиться.

Лиша всем сердцем скучала по Бруне и при мысли о прежней наставнице вновь взяла письма. Был четвертак – день, когда вестник приезжает из Крестьянского Пня и Лесорубовой Лощины и отправляется на юг. Разумеется, имя на первом письме в стопке было выведено аккуратным отцовским почерком.

Еще было письмо от Вайки. Его Лиша прочла первым и, как всегда, невольно стиснула кулаки, убедившись, что древняя, как сама вечность, Бруна до сих пор жива и здорова.

– Вайка родила, – сообщила она. – Мальчик, Джейм. Шесть фунтов одиннадцать унций.

– Это третий?

– Четвертый.

Вайка вышла замуж за Малыша Джону – ныне рачителя Джону – вскоре после приезда в Лесорубову Лощину и немедленно принялась рожать ему детей.

– Ну все, теперь она не вернется в Энджирс, – посетовала Джизелл.

Лиша засмеялась:

– Думаю, она уже после первого решила не возвращаться.

Трудно было поверить, что прошло семь лет с тех пор, как они с Вайкой поменялись местами. Временный уговор стал постоянным, и это вполне устраивало Лишу.

Что бы Лиша ни делала, Вайка останется в Лесорубовой Лощине, и ее, похоже, любили больше, чем Бруну, Лишу и Дарси, вместе взятых. При этой мысли Лиша ощутила себя вольной птицей. Она обещала вернуться, если Лесорубова Лощина будет в ней нуждаться, но Создатель позаботился об этом. Лиша может сама выбирать свое будущее.

Отец написал, что подхватил простуду, но Вайка его лечит и он надеется вскоре поправиться. Следующее письмо было от Мэйри. Ее старшая дочь расцвела, и ее сговорили; Мэйри вот-вот станет бабушкой. Лиша вздохнула.

В связке было еще два письма. Лиша переписывалась с Мэйри, Вайкой и отцом почти каждую неделю, но мать писала ей реже и обычно со злости.

– Все в порядке? – Джизелл подняла взгляд от письма и увидела, что Лиша хмурится.

– Всего-навсего письмо от мамы. – Лиша пробежала строчки глазами. – Тон меняется в зависимости от ее настроения, но смысл один: «Возвращайся домой и рожай детей, пока не состарилась и Создатель не иссушил твое чрево».

Джизелл хмыкнула и покачала головой.

В письмо Элоны был вложен еще один листок – вероятно, от Гареда, хотя письмо было написано рукой матери, поскольку Гаред был неграмотен. Но как бы Элона ни старалась изобразить, будто письмо написано под диктовку, Лиша не сомневалась, что по меньшей мере половина слов, если не все, принадлежит ее матери. Содержание писем Гареда, как и материнских, никогда не менялось. У Гареда все хорошо. Гаред скучает по Лише. Гаред ждет Лишу. Гаред любит Лишу.