Артем Лунин - Кровь леса

Очнувшись, она сумела не подать виду, что в сознании. Живой плащ нападает… без толку, она открывает глаза и видит нелюдя. Он наклоняется…

Пора!..

Движение атакующей лозы невозможно заметить, лишь почувствовать. Предельное усилие, после которого оружие-ветвь непременно умрет, но умрет и враг…

Четыре зазубренных листа врезаются в броню нелюдя, и тут Нанджи узнает его. Пленник!..

Она чувствует какую-то иррациональную досаду и даже вину. Лоза, с трудом прорезавшая броню, отчего-то дергается и обмякает. Жизни Пленнику осталось на пару вздохов…

Он смотрит ей в глаза удивленно и немного обиженно. Словно она сделала что-то очень неправильное, предала его. Глаза у него серые, но это не кажется ей отвратительным, они красивы. Капелька пота бежит по щеке и застревает в щетине.

Нанджи пытается вскочить, но удар швыряет ее на землю.

Когда она приходит в себя, ее шею обвивает жесткое, прижимая к земле. Нанджи дергается, и острая кромка царапает горло, душит, в глазах плывут черные круги. Голова наполняется звоном, вязким и пронзительным.

Нанджи затихает, притворяясь потерявшей сознание, из-под полуопущенных ресниц наблюдает за нелюдем.

Тот не смотрит на нее, стоит, тяжко опираясь о ствол дерева, Нанджи вдруг кажется, что он уже умер.

Метатель огня неподвижно смотрит в пространство между кустами и коряжником.

А вокруг его тела обмотана лоза. Погибла, конечно… сначала выпила из хозяйки яд, потом надорвалась, мгновенно ударив и вспоров броню чужака, а сейчас еще и отравилась его кровью, кровью сильного мага.

Но лоза чуть шевелит необвисшими листьями, она еще жива!.. Надо попытаться…

Нанджи потихоньку тянется, и лоза отзывается ей. Девушка начинает потихоньку возвращать себе контроль над оружием. Лоза чуть шевельнулась, чужак болезненно вздрогнул. Листья ворохнулись в ране, сейчас взрежут ему живот, лоза сожмется и раздавит броню, расплющит внутренности врага… последнее усилие, ну!..

Лоза обмякает снова. Сил ей хватает – но она почему-то не собирается выполнять приказ хозяйки.

Тогда Нанджи кричит Зеленое Слово.

На этот раз созданное очень правильно, и дерево отзывается, вздрагивает, разбуженное древней силой, протягивает руки-ветви. Нелюдь отшатывается удивленно и слегка бьет по зелени ладонью, словно шлепает расшалившегося ребенка, направляя от перегородки детского сада.

Ударила боль, тошнота. Заклинание «скомкалось». Нелюдь смотрит на нее, улыбается серо.

И повторяет Зеленое Слово.

Не совсем верно, даже совсем неверно, однако по зелени, в которой лежит Нанджи, вдруг проходит волна. Трава растет, раздирая почву, прорастая сквозь одежду, пеленает ее тело с ног до головы. Нанджи кричит в ужасе, но крик глушится жгутом травы, закрывшей ей рот. Чем больше она бьется, тем глубже утопает во мху.

Нелюдь говорит – не на языке настоящих людей, и, кажется, не на обычном их квакающем наречии.

И она его понимает .

Слушай внимательно. Не совершай резких бессмысленных движений. Скоро нас попытаются убить. Тебя за Дыхание Дэва, а меня за то, что защищал тебя…

И Нанджи не стала совершать резких бессмысленных движений. Она лежит и смотрит, как букашка ползет по стебельку травы. Пытается понять.

Он защищает.

Сейчас его убьют.

Может быть, другие не заметят ее, утонувшую в зелени? Уйдут, а через какое-то время Зеленое Слово, которое неизвестно как смог обратить на нее этот беглец, развеется, и травы отпустят ее.

И она останется жива…

А он умрет.

Стежки крови на его броне, сиплое, с присвистом, дыхание. Запах крови, пота и копоти. В мыслях его предсмертный покой, терпеливое ожидание последнего боя.

Близкая вспышка опаляет лицо. Срезанные ветки падают с шелестом, кружатся хлопья пепла, пахнет огнем и свежестью, что остается после грозы. Пленник роняет метатель огня и берется за меч.

А потом происходит нечто.

Нелюдь бежит на стреляющего, уворачиваясь от огня, двигается легко и стремительно, как будто и не было невероятного боя, словно и не получал он почти смертельную рану.

Прыжок и бросок. Живой меч, превратившийся в метательное копье, летит в главного нелюдя, и тут же клуб огня бьет… нет, вскользь задевает Пленника.

Падают они одновременно.

Трава отпускает Нанджи, и она долго лежит, всхлипывая в ужасе. Никто не подходит к ней, ничем не тычет в плащ. Чутье говорит, что поблизости нет никакого движения…

Не скоро она осмеливается приподнять голову, оглянуться – никого… Первым ее побуждением было вскочить и бежать, но вместо этого она зачем-то ползет на четвереньках к Пленнику.

Сначала ей кажется, что ее защитник мертв, как мертвы его доспехи, мертва ее лоза. Броня на руках и груди потрескалась, маска пошла волдырями. Пластина, закрывающая глаза, помутнела. Через нижний проем маски девушка видит страшно обожженную кожу.

Но грудь его едва заметно вздымается.

Нанджи подцепляет маску кончиками пальцев и обжигается, отдергивает руку. Все же поднимает и в ужасе шарахается прочь – морда нелюдя покрыта страшной пупырчатой коркой ожогов.

Однако он дышит. Все еще дышит.

Лес Всесущий, почему он еще жив?!

Веки в пузырьках ожогов, в черных комочках сгоревших ресниц, вдруг вздрагивают, открываются, на девушку смотрят страшные белые глаза.

Нанджи отшатывается. Она готова бежать.

Веки смыкаются.

И лишь милосердия последнего

может просить герой… – В ее ушах звучит какая-то древняя песня.

Да, надо избавить от страданий… Нанджи вытаскивает нож, заносит…

И не может.

Это же нелюдь, уговаривает она себя. Просто все так сложилось, что благодаря нему она выжила. Если бы она с ним поменялась местами, он погодил бы убить ее лишь для того, чтобы изнасиловать!..

Но не может.

Грязный чужак, оскорбитель ее сестер, убийца мужчин!..

Не может.

Нелюдь, животное, хуже любой твари!..

Клинок выпадает из поднятой руки. Нанджи отворачивается, идет на другой конец поляны.

Трое.

Тело одного ломано страшной мукой – умер не сразу. Пластины брони на его груди и животе черны, погнулись и полопались.

Второй лежит под деревом, нелепо вывернув руки и ноги, броня ниже живота чудовищно опалена. Маска поднята, чистая и очень спокойная чужая морда почему-то не кажется Нанджи уродливой. Она даже думает, что эту морду можно назвать лицом. В широко открытых глазах отражаются верхушки деревьев и небо.

Третий нелюдь, то есть первый, главный, лежит, запрокинув голову, в груди его торчит короткое металлическое копье. Близкий огонь пролетевшего заряда тоже повредил ему. Маска от удара распахнулась, мертвое лицо искажено агонией.

Нанджи торопливо отворачивается от мертвых тел, сгибается пополам, хватаясь за живот, и ее как взрывает изнутри, кислое хлестнуло через зубы сплошным потоком…