Герман Чернышёв - Безумие Таргерта. Книга 1. Рыба на мелководье

– Кто же тогда? У стражи есть обязанности и поважнее, Ксо нуждается в защите.

– Нет-нет, ваша ясность. Это вовсе не обязательно. Я слышал как-то об одних людях…

– Каких людях? – нетерпеливо перебил Ойтеш. Немудрено, что его давно угасший во всех отношениях разум взбудоражился.

– Людях в молочно-белых одеждах, ваша ясность, – закончил Гегес, вежливо не обратив внимания на излишнюю поспешность королевского заместителя.

– Белых?

– Да, ваша ясность, молочно-белых.

– Не забыл ли ты, что указом моего скоропостижно пропавшего дядюшки, твоего короля Ойая, белый цвет был запрещён в нашем королевстве? Уж не знаю, что послужило тому причиной, но уверяю тебя, мой дядя никогда не действовал необдуманно.

– О нет, ваша ясность, я ни в коем случае не подвергаю сомнениям указания вашего многоуважаемого дяди, короля Ойая. Но наше неспокойное время требует повышенной, скажем, заботы.

– Люди в белом, – повторил Ойтеш недовольно. – Раз ты слышал о них, значит, они существовали уже, когда мой, как ты верно подметил, многоуважаемый дядюшка Ойай издал указ о запрете белого цвета. А людей, что ослушиваются королевских указов, можно назвать только разбойниками или, и того хуже, грабителями и головорезами. Не хочешь же ты, чтобы я, как ты верно подметил, его ясность, обращался за помощью к таким людям? Они заслуживают наказания, и уж никак не королевской милости.

– Ваша ясность, я ручаюсь, что эти люди не хотят зла королевству, а тем более его жителям. Думаю, у них были особенные причины для того, чтобы ослушаться указа вашего дядюшки. Вы как человек многогранного ума, это сразу видно, наверняка и сами это понимаете. Эти люди, как мне помнится, называют себя вайчерами.

– Ну, если это пойдёт на благо народа… – задумался Ойтеш.

– Несомненно, ваша ясность.

– И если они не потребуют непозволительно огромную плату за свои труды…

– Не потребуют, ваша ясность.

– Что ж, хорошо, – Ойтеш хлопнул в ладоши. Он уже чрезвычайно устал от этого разговора и хотел побыстрее закончить его.

– Превосходно, ваша ясность. Ваши слова достойны королевского заместителя.

В следующий момент за дверью раздался какой-то шорох. Гегес вскочил с места, будто только и ждал этого, и распахнул дверь, но там никого не оказалось. Лишь глупая песенка Тьюкса разносилась по коридору. Тот частенько не спал ночью, играясь сам с собой, как бродячий котёнок, и к этому все давно привыкли. Гегес надменно фыркнул и затворил дверь, а Тьюкс начал насвистывать что-то, но этого он уже не слышал.

"Скоро в Таргерте начнёт твориться что-то очень нехорошее, и я не хочу при этом присутствовать, – думал Тьюкс, приплясывая вниз по лестнице. – Мне неизвестно, кто такие эти вайчеры, но думается, и хорошо, что неизвестно".

В сумрачном и неуютном кухонном погребе не наблюдалось никого, кроме подтекающих больших бочонков, стоящих на толстых брёвнах, и многочисленных шкафов и полочек. "Две слева, теперь туда, вглубь". Тьюкс протиснулся между круглыми стенками бочек и увидел свою старую потрёпанную лежанку. Рядом валялись все дорогие ему ценности. Под небольшой плохо набитой подушкой скрывалась деревянная флейта. Тьюкс поднял её и издал пару мелодичных звуков. По погребу раскатилась тоскливая музыка, и всё же сегодня он не хотел нарушать тишину, потому спрятал флейту в небольшой мешок. Туда же Тьюкс положил и несколько медных монеток, совсем запылившихся, никогда раньше ему не доводилось платить деньгами. Еду подавали два раза в день, а бочки делились с ним разнообразными винами, навевающими приятные сновидения. Прихватив подушку, он выскользнул из погреба.

Тьюкс миновал пьяную стражу, которая веселилась уже несколько дней подряд, и шмыгнул в незаметную дверку, которую почти полностью загораживала массивная лебёдка. Долгие месяцы она покоилась так и не тронутой. С исчезновением короля ворота, ведущие в поместье "Ксо", перестали отворяться, а взволнованный люд проникал внутрь через запасные ходы, из-за чего ещё больше распалялся. Об этой двери помнил, наверное, один Тьюкс. Он попал в кухонный особняк в юбке кухарки-матери, ещё когда был несмышлёным ребёнком, умеющим лишь смеяться над всем, что видит. И за время, проведённое в поместье, этого умения не утратил, даже более того, это стало единственным развлечением, стоящим его внимания.

– Тю! Да дитятко моё из ума выжило! – как-то раз всплеснула руками кухарка. С тех пор она и звала сына Тьюксом. Разряженные придворные дамы, знатные господа, высокомерные богатеи-болтуны казались ему столь вопиюще нелепыми, что он не нашёл для себя лучшего, чем осыпать их колкостями. Все, правда, думали или, по крайней мере, хотели думать, что Тьюкс безумен и ему не место в поместье. Но гнать его никто не осмеливался, ведь поколотить безумца за его насмешки – и есть очевиднейшее подтверждение правдивости его слов. После смерти матери Тьюксу позволили остаться в кухонном особняке, постель его перенесли в винный погреб за бочки, ибо во сне он частенько заливался сумасбродным смехом.

Высокая каменная лестница уводила его от ворот поместья куда-то вниз, в темноту. По ней могли бы идти восьмеро в ряд, но этой ночью только Тьюкс ступал по её ступеням. В густой озёрной дымке проглядывались полуразвалившиеся крыши невысоких домиков, он не смотрел на них. "Этот глупец и вправду повинуется своим подданным, – думалось ему. – Нельзя здесь оставаться".

У подножия лестницы начиналось озеро Ксо. Поместье отгородилось им от горожан, а сзади укрывалось за высокой каменной стеной, сложенной из крупных обтёсанных булыжников, в основном красновато-коричневых и тёмно-зелёных. Переплывать озеро разрешалось только на специальных гостевых лодках, хотя значимость большинства законов исчезла вместе с королём Ойаем, потому взволнованный люд использовал собственные лодки для того, чтобы из недели в неделю посещать особняк его ясности.

Тьюкс не намеревался возвращаться сюда, потому взял одну из лодок пирующей стражи, привязанную к забытому причалу. Он изредка поглядывал на покосившиеся лачужки, виднеющиеся впереди, но большую часть времени всматривался в темнеющую недружелюбную гладь воды, в которой плавали обрывки старой одежды.

Когда-то Тьюкс видел это озеро из окон кухонного особняка, так давно, что он уже и забыл, как оно выглядит. А приятный ненавязчивый аромат рыбы и плесени, доносившийся некогда до него, вблизи оказался до того отвратительным, что ему еле-еле удавалось сдерживать приступы рвоты.

Городской берег, который тоже язык бы не повернулся назвать гостеприимным, зарос высокой, кое-где примятой травой. Тьюкс не позаботился о том, чтобы вытащить лодку из воды. Всё равно стража рано или поздно её заметит. Он волнительно поковылял по дороге вглубь города мимо хибар сыростных.