Ольга Ясницкая - Кодекс скверны. Разжигая Пламя

– Тебе нравится? – стоны осквернённой заводили ещё больше.

– Да, мой господин, – голос тусклый, безжизненный.

– А так? – прохрипел он и вошёл в неё до упора, впившись пальцами в кровоточащие раны.

В этот раз оргазм был долгий, сильный, глубокий. Его тело сотрясла крупная дрожь, из груди вырвался громкий стон.

Тридцать Вторая уже теряла сознание, кисти в кандалах безвольно обвисли.

– Не смей! – предупредил он, дёрнув её голову на себя.

Невольница тяжело задышала, её бледное лицо покрылось испариной. Кровь мгновенно остановилась, края ран стали стремительно затягиваться.

– Довольно! – прервал он процесс. – Шрамы должны остаться.

– Да, господин.

– И всё же под своим братцем ты стонала намного охотнее, – Брутус улыбнулся уголком губ. – Ну и как он тебе? Неужели хорош? Говорят, нельзя быть лучшим во всём.

Невольница с силой дёрнула руку, цепь со звоном натянулась. Даже боль не смогла сдержать её ярости, и это ещё больше забавляло Брутуса.

Что же это? Покорная ненависть? Гнев, смешанный со страхом? Как же она нелепа в своей наивности! Как же легко управлять этими двумя, так отчаянно цепляющимися друг за друга! Оба невероятно сильны и одновременно уязвимы только потому, что не одиноки. Судьба сыграла с ними злую шутку, не разлучив, сохранив их связь. Оба попали в опертамский терсентум и умудрились не только выжить, но и стать весьма заметными среди других скорпионов. И это их дар и проклятье. Невероятно, как опасна может быть любовь, особенно такая – чистая, искренняя, беззаветная. Хотя насчёт чистой, пожалуй, он погорячился. Незабываемое зрелище: скорпион, безжалостно убивающий любого на своём пути, рыдал как дитя, когда понял, кого трахал полночи. И как же самоотверженно терпела она, скрывая лицо за серебряной маской, готовая на всё ради любимого брата, лишь бы сохранить ему жизнь.

– Обожаю, когда ты злишься, – прошептал Брутус ей на ухо, снимая оковы. – Может, потому до сих пор и не избавился от тебя. Продолжай меня радовать, милая, и когда-нибудь я позволю тебе вернуться к твоему драгоценному братцу.

***

Ночные Пустоши – место не для слабаков. Здесь и днём-то нет-нет, да проберёт до самых костей, а сейчас каждую секунду так и тянет оглянуться, всё в спину чей-то взгляд впивается.

Только подумав об этом, Двести Третий в очередной раз обернулся, напряжённо всматриваясь во мрак. Никого. Сплошная чёрная гладь, разве что россыпь звёзд на небе и молодой месяц, вот толку-то от него не больно много. Со снегом было бы куда светлее, но он ещё неделю назад растаял, а когда выпадет снова – одной Госпоже известно.

Двести Третий посмотрел туда, где чернота была совсем непроницаемая, зияющая. Скалы. Вот от них-то и веет этими взглядами – жуткими, холодными и острыми, как лезвие ножа.

Или всё-таки чудится?

Рядом замерла Глим – из старших, приставленная обучать его охоте. Хорошая девчонка. Хотя и грубоватая, но к нему относилась лучше остальных по доброте своей, а может, просто из жалости. Но хотелось бы думать, что всё-таки по доброте. Жалость – унизительное чувство, особенно для уродцев вроде него.

Поёжившись от холода, Двести Третий перехватил поудобнее лук и нетерпеливо уставился на напарницу. Та наконец шевельнулась:

– Вижу его! За мной, желторотик, – и с этими словами рванула к гигантской каменной глыбе.

Глаза к темноте привыкли, уже различались покачивающиеся на ветру голые кустарники, причудливой формы громадные камни, чернеющие распахнутыми зевами ямы да трещины в почве. Уже хорошо – можно не бояться ногу подвернуть или нос расквасить. Факелы они погасили давно: на ящеров с огнём не ходят, те его за километры замечают и разбегаются по норам, потом фиг выманишь. А так-то зверушки безобидные, если верить теории.

Впереди глухо затопотало, зашелестело мелким щебнем. Совсем рядом проступил силуэт, хищно скользнул в сторону, прижимаясь брюхом к земле. Громоздкая туша высотой в добрые полметра застыла на мгновение, уставившись на них плоской длинной мордой, а после вильнула толстым хвостом и засеменила на кривых лапах прочь.

– Стреляй, чего ждёшь! – рявкнула Глим. – Уйдёт же, хрен потом достанем.

Чуть сбавив бег, Двести Третий прицелился в бегущую к валуну тварь и выпустил стрелу. Недолго думая, достал из колчана другую и снова выстрелил. Ящер издал пронзительно-шипящий визг и куда-то исчез.

– Чёрт! – Глим затормозила у здоровой расщелины и заглянула в черноту. – И вот чего ты тупил, скажи на милость!

Двести Третий виновато шмыгнул носом. Ну засмотрелся, что такого? С кем не бывает.

Тяжело вздохнув, девчонка скинула наплечный мешок и извлекла из него факел. Пламя резануло глаза так, что пришлось прижмуриться.

– Полезай за ним, – сказала таким тоном, что спорить не решился бы, даже если б захотел.

Он внимательно осмотрел нору, насколько позволял свет факела. Пролезть можно, места вроде достаточно, не застрять бы там, в глубине. Не ящер же он, в конце концов.

– Не боись, вытяну, если что, – заверила Глим, заметив его сомнения, и протянула верёвку. – Добей заразу и обвяжи лапы, да покрепче, чтоб второй раз не лезть.

Ну да, а то не ясно, кому туда-сюда лазить придётся!

Сложив на земле лук с сумкой, Двести Третий опустился на четвереньки и, помявшись немного под ехидное хмыканье напарницы, полез в дыру. Уже через пару метров в нос ударил тяжёлый густой запах дерьма и гнилой плоти – эти падальщики тащат в нору всё, что ни попадя, утепляя гнездо для зимовки. А ящеры-самцы так вообще жрут всё, что можно сожрать, даже свой молодняк не жалеют, рыща по Пустошам и поедая отложенные самками яйца.

Под ладонь угодило что-то острое, но перчатку не прокололо. Повезло. То и дело в колени впивалась галька, выступающие камни царапали плечи, Двести Третий постоянно ударялся макушкой о низкий свод. Спустя пару минут послышалось угрожающее шипение, кромешная темнота заворочалась, дохнула тёплым смрадом, протяжно застонала.

Нашарив камешек, Двести Третий запустил его в глубь норы, чтобы понять, где именно залёг её хозяин. Затем, выудив кинжал, принялся вслепую тыкать им на тихое рычание. Тварь заскрежетала то ли когтями, то ли зубами, огрызнулась, предплечье пронзила острая боль, дёрнуло вперёд, клинок звякнул о камень.

Двести Третий упёрся ногами в землю, суетливо нашарил упавшее оружие и, прикинув, где должна быть башка ящера, ударил со всей мочи.

Остриё с чавканьем вонзилось во что-то плотное, глухо хрустнуло. Ящер возмущённо взревел, руку тут же отпустило. Двести Третий рывком выдернул кинжал и сразу же вонзил его ещё раз, и ещё, и ещё, и так до тех пор, пока зверюга не стихла. К вони примешался режущий ноздри запах крови.

Двести Третий облегчённо выдохнул и, выудив из кармана дрожащей рукой коробок, чиркнул спичкой. В нервном свете показалась искромсанная морда с рядом мелких крючковатых зубов – безобидная животина, мать его! Толстую гладкую шкуру залило алым, хвост всё ещё слабо подрагивал.