Улугбек Марат - Сквозь сияние мерцающих звезд

Глава деревни, Хивия Дей, высокая женщина с белыми, словно снег, волосами, произнесла короткую речь перед тем, как факел коснулся бревна.

– Агды больше нет с нами, – мрачным голосом проговорила Хивия. – Увы, она ушла… Она была хорошей женщиной. Никогда не отказывала никому в помощи… Давайте надеяться, что, где бы Агда ни очутилась после своей… кончины, она не чувствует больше никакой боли.

Вся деревня слушала внимательно, каждый надел каменную маску скорби, которая была искренней, я уверен в этом как ни в чем другом.

Языки огня взвились в темнеющие и покрывающиеся звездами небеса на добрых четыре фута, если не больше. Бревна затрещали, заскрипели и застонали, занялось и то темное покрывало, коим мы укрыли тело. На сожжение пришли дети. Как только пламя разгорелось, родители поспешили увести чад подальше от костра. Постепенно, люди уходили, возвращались домой. Они выполнили свой долг. К тому моменту, когда свидетелей сожжения осталось совсем немного, я как будто потерял способность видеть. Слезы образовали плотную пелену перед глазами, сквозь которую весь окружающий меня мир расплылся, а огонь я видел как будто через толстый слой густого тумана. Я схватился руками за лицо. А потом обессиленно прижался к груди Хилды, положил руки ей на спину. А она свои руки на мои плечи. Я плакал. И она тоже. Даже Хилда не смогла бы сдержать слез над прахом матери. Одного родителя мы уже когда-то лишились. Теперь от нас ушла и вторая.

Так мы и простояли в течении некоторого времени, пытаясь, молчаливо, но чувствуя поддержку друг друга, справиться с болью. Люди оставили нас наедине с утратой. На этой погребальной поляне остались лишь я, Хилда, да угасающий, мало-помалу, костер. Опустилась ночная прохлада, но у огня нам было не холодно. Да и обрушься в те минуты снежный вихрь, вряд ли кто-то из нас обратил бы на него внимание. Боль свежа, а раны открыты и немилосердно кровоточат.

Совсем скоро на небе высыпали звезды. Костер становился все меньше. Подул северный ветер. Если не учитывать треск горящих бревен, то вокруг повисла тяжелая, прямо-таки болезненная тишина, от которой хотелось скрыться как можно дальше. Ощущение, словно целый мир кругом остановился.

– Пойдем, – сказала Хилда дрожащим голосом. – Домой. Нам нужно отдохнуть.

– Мне не нужен отдых, – ответил я. – Я хочу остаться здесь.

Я еще сильнее прижался к старшей сестре. Я понимал, что Хилда права. Мы постояли еще немного, после чего оставили огонь. От тела матери, плоти и костей, наверняка уже ничего не осталось. Что ж, к утру она обратится пеплом, черной пылью. Мы вернемся сюда для того, чтобы вырыть ямку и закопать прах. Так это делают все деревенские. Так следует поступить и нам. Впервые мы похоронили кого-то. Тело нашего отца пропало в тысячах миль от дома. Никто не предал его ритуальному погребальному огню, одни лишь голые скалы, возможно, стали свидетелями его скорбной кончины. Или неведомые существа из глубин земли закончили все раньше. Этого нам узнать уже не дано, наверное, к счастью.

Я не мог уснуть вплоть до самого рассвета. Я плакал, а когда слезы иссушились, ворочался и все никак не мог успокоиться. Сон настиг меня лишь когда первые лучи нового дня забрались в широко раскрытое окно моей комнаты. Я лежал с закрытыми глазами, думая и не понимая, о чем думаю, в то же самое время. Сон пришел, погрузив меня на три часа в пучину темного волнения. Я не помню сон в подробностях, однако, какие-то образы и ощущения, все же, остались. Я был одинок, бежал сквозь мрачные руины чего-то, что, возможно, когда-то в давние времена было городом, высеченным из камня. А за мною шло по пятам нечто бесформенное, невообразимое и страшное. Я пытался скрыться от существа, которое не думало останавливаться. Я бежал и бежал, а мрачные образы древних развалин не заканчивались, а только росли, становясь все больше, их громады окружали меня со всех сторон. Как и жуткая бесформенная тень позади.

На следующий день мы с сестрой вернулись на место захоронения и вырыли там яму на месте вчерашнего костра. Приготовили специальный мешочек, куда сложили то, что осталось от костра: пепел и прах, перемешанные в пыль. А потом предали остатки земле.

На этом месте вырос небольшой земляной холмик. Хилда отряхнула ладони, покрытые сажей. Нам оставалось лишь вбить деревянную табличку в землю на месте захоронения. Когда и эта часть была закончена, мы опустилась на траву в нескольких футах от места погребения. Я сел рядом. Это место всегда было красиво. Отсюда открывается вид на север, на темно-синие горы с сияющими, особенно на фоне безоблачного голубого неба, ледяными вершинами. Далекая прелесть. Неудивительно, что наши родители так любили путешествовать. И целой жизни одному человеку не хватить, чтобы лицезреть каждое чудо, сотворенное природой.

Прошла пара дней, которые ушли на то, чтобы смириться с утратой. Мы заняли себя делами. У нас была замечательная корова по имени Мия. Больше никакого скота мы не завели, не видя в этом необходимости. Помню, когда-то были лошади, но пришлось их продать. Тем не менее, мы часто ездим верхом, у семейства Хойд, наших хороших знакомых, что живут не в деревне, но не столь далеко от нее, целая ферма, много домашних животных, скота, в том числе несколько крепких скакунов. Глава семейства, Хедма Хойд, была близка с нашей матерью. А нам с Хилдой эта женщина с фермы стала кем-то вроде тетушки.

Я решил позаботиться о корове. Хилда принялась чинить что-то на чердаке. Не думаю, что наш чердак протекал или повредился каким-либо еще образом, но нет лучшего способа справиться с горечью утраты, чем работа. И еще время, конечно, требуется время, немало времени, чтобы стало лучше.

Соседи проходили, норовили зайти, помочь. Особенно старый Олам, что жил в доме рядом с мельницей на реке.

Я много читал, как и всегда, впрочем. Наш дом всегда был наполнен книгами, которые были моим главным источником знаний о мире. Окном, в которое я заглядывал, дабы увидеть, что происходит там, по ту сторону. Хилда тоже много читала. Но, в то же самое время, проводила немало времени на охоте, ибо прекрасно владела луком.

На закате третьего дня после сожжения, то было семнадцатое марта, начало весны, у нас случился разговор. Мы сидели на пригорке за деревней, смотрели вдаль, дышали воздухом, в общем, отдыхали после еще одного дня. В какой-то момент Хилда посмотрела на меня серьезным взглядом пронзительных голубых глаз. После чего произнесла:

– Знаешь, я не хочу оставаться в деревне.

– Что? – спросил я удивленный. – Почему?

– Что нам делать в деревне?

– Жить, – ответил я таким тоном, будто это было вполне очевидно. По-видимому, очевидно, но только для меня.