Сергей Лобанов - Стальной рассвет. Пески забвения

— Спите, ваше высочество. День был трудным. А впереди трудностей ещё больше.

Постепенно юноша погрузился в тяжёлое забытье из обрывков видений: смрадное нутро галеры, резкие свистки надсмотрщика, удары плети, натужный скрип вёсел, тяжелый стон гребцов. Сюда же наслаивались видения сегодняшней сечи, плотоядные вздохи толпы, взирающей на казнь преступников, моргающая отрубленная голова; и где-то далеко — образ девушки, от несчастной любви к которой нескончаемо болело сердце.

Утро было прохладным, сырым и туманным.

Эрл проснулся, едва рассвело. Тревожно вскинувшись, он не увидел графа, лежавшего ночью поблизости. Другие тоже уже проснулись, лишь он один продолжал пребывать в объятиях сна. Чертыхнувшись, юноша поднялся, пытаясь что-то рассмотреть в густом тумане, кутаясь в плащ. По-прежнему отовсюду доносились стоны и крики раненых, приглушённые голоса воинов. Кто-то появлялся из тумана и опять пропадал.

Двое простолюдинов взялись за разведение нового костра, вороша подёрнутые белым пеплом уголья, отворачиваясь от едкого дыма. Вскоре костёр весело запылал вновь, голоса зазвучали громче, бодрее.

Эрл присел на седло, распахнув парящий от сырости плащ, наслаждаясь теплом костра.

Из тумана вынырнула закутанная в плащ могучая фигура графа Югона Тревина.

— Ваше высочество, — склонил он почтительно голову, останавливаясь.

— Прошу вас, граф, — промолвил Эрл, указывая рукой на место рядом с собой.

— Благодарю вас, ваше высочество.

Вельможа присел на своё седло. Его плащ тут же начал парить от жара огня.

— Что ж вы не разбудили меня, граф? — сдержанно спросил юноша.

— Туман, ваше высочество. Сделать ничего нельзя, пока не взойдёт солнце.

— Если я буду просыпаться позже подданных, какой из меня властитель?

— Прошу простить меня, ваше высочество.

Вельможа с неподдельным уважением глядел на молодого Саорлинга, рассуждающего, как умудрённый жизненным опытом правитель. А то, что он говорил этой ночью… Так с кем не бывает? Каждый имеет право на слабость, даже будущий король.

Взошедшее солнце разогнало белесый саван, показав вначале расцвеченные красками осени холмы, затем вечные ледники горных пиков — строгих и отстранённых от забот и бед людских; а уж потом разогнало туман в долине, открыв мрачную картину прошедшей битвы.

До вечера уцелевшие занимались стаскиванием трупов в большие кучи, под которыми заблаговременно наложили побольше сухих стволов.

Колмадорийцев сносили в одну сторону, аджеронов — в другую. Со всех предварительно снимали кольчуги, латы, иную защиту: всё это ещё пригодится живым.

На закате, когда на долину легли тёмные тени вершин, запылали большие костры, далеко по округе потянуло палёным. А остатки войска — вполовину меньше того, что пришли на битву — израненные, молчаливые, выстроившись в неровные колонны, покидали место сечи, уходя к городу Сновту. На подводах, тянувшихся за колоннами, лежали тяжелораненые и сваленное до времени оружие, кольчуги, латы и щиты тех, кому оно уже не понадобится. Тут же лежали разрубленные туши убитых в битве лошадей, чьё мясо планировали использовать для прокорма воинов.

Молва всегда идёт впереди. При подходе войска в городе вспыхнул мятеж, некоторых аджеронов убили и сбросили со стен в ров. А кому-то удалось спастись, они гнали коней прочь от города, вознося молитвы богам за сохранённую жизнь.

Войско стало ввиду городских стен. Постепенно появились шатры, палатки, строились тёплые загоны для лошадей, повсюду разъезжали конные дозоры. Эрл отдал приказ не входить в город, дабы не разлениться на зимнем постое и не утратить боеспособность. Более того, шёл набор желающих вступить в ополчение.

Из города и окрестных сёл к лагерю потянулись подводы с фуражом. Туда же гнали отары на прокорм воинства, везли одежду и всё прочее, необходимое для обустройства военного лагеря и пропитания большого количества людей.

К тому времени как подул листобой, оголяя деревья, гоня по серому небу тяжёлые рваные тучи, в стане колмадорийцев появились иноземцы. Быстро прошёл слух, что это альгамрские наёмники, призванные обучать новое войско. Вместе с наёмниками появились и купцы с длинными караванами подвод под охраной молчаливых хмурых парней. В подводах везли оружие и доспехи, необходимые для предстоящих битв.

Одного из купцов Эрл Сур велел повесить, когда выяснилось, что привезённое оружие плохого качества. Весть об этом мгновенно распространилась. Поговаривали даже, что после этого пара караванов повернула назад, не доехав до колмадорийского лагеря.

С караванами же приходили вести о том, что поделывают недруги, не собираются ли нагрянуть внезапно, пока колмадорийцы не набрали большую силу. Но всё говорило о том, что зимой аджероны в поход не пойдут. Да и нет сейчас у барона людей после полного разгрома войска, и не желает он ссориться. Напротив, сам ищет возможности встретиться с дворянами для обсуждения условий похода на его родной Аджер.

Колмадорийские дворяне посмеивались над этим: мол, мы ещё своего короля не видели на троне, а уже должны идти воевать за какого-то иноземного барона, добывая ему корону. Многие соглашались с тем, что в предложении Сиурда Тувлера есть подвох: он приглашал всех в Пиерон. Но дворяне не верили в его миролюбие, зная о непреклонном характера барона, и вообще о заносчивости аджеронов, считающих колмадорийцев еретиками. Послов вполне могли схватить и казнить, обезглавив восставших, а потом разбить неорганизованное войско.

Со стен горожане уже могли наблюдать и слышать, как под звуки рогов и бой барабанов строятся, перестраиваются и перемещаются по широкому полю большие группы вооружённых людей, старающихся держать строй. Чуднó было горожанам видеть это построение, но с каждой неделей у воинов получалось всё лучше и лучше. А в лагерь всё прибывало и прибывало пополнение.

Давно лёг снег, а войско ежедневно вытаптывало его, утрамбовывая. Воины уже не просто перемещались по полю, а сражались тупым оружием, оглашая окрестности многоголосым криком, ржанием лошадей, звоном клинков и звуком боевых рогов.

Они готовились к битвам настоящим.

К концу марта весеннее солнце растопило сугробы, потекли по кривым улочкам Пиерона грязные ручейки, неся муть за стены в крепостной ров, где ещё держался потемневший лёд, усыпанный всякой всячиной, что бросали со стен вниз как ненужную.

На краях крыш повисли сосульки, днём беспрерывно капающие, подмерзающие к вечеру на всю ночь.

В один из солнечных дней, когда светило уже припекало, но воздух был наполнен сыростью, а от выстуженных за зиму стен и узких улиц веяло холодом, барон созвал на военный совет ближних дворян.