Екатерина Дей - Амир

Она замолчала, а я вновь ощутила сумрак в душе, серый туман, который сразу пахнул на меня холодом. Едва разомкнув губы, спросила:

– И как мне … что …

– Ты думаешь, я зазря песни-то пела, они ведь для души твоей малая толика силы, чтобы смогла она в тебе хоть на время задержаться, ниточке твоей помощь, которой ты за жизнь держишься.

– Фиса, я не знаю…

– Ты о нем плохо не думай, это я его к тебе не допускаю, потому как, а вдруг твоя темнота с ним встретится, да и не сможешь ты душу удержать, ему бы со своей справиться, а если и в тебе проснется? Силы в тебе, которые выжить помогли, да тьма вечная они ведь тогда тебя разорвут, спасти никто не сможет, и ему не удастся. Даже если ради тебя на погибель пойдет. Согласный он уже, давно согласный, да только не спасет это тебя, не спасет. Только сама, девонька, свои силы поднять тебе надо, женские, крылья развернуть.

– Ему погибель?

– Погибель, ласточка, погибель. Нету ему без тебя жизни, если что с тобой случится, его боль его же и погубит. Сам он готов, хотел уже… да ты вовремя его услышала, не простил он себе, что его темноту на себя взяла, душу свою его темнотой да ужасом заполнила.

Вот, оказывается, к чему привели мои мысли о мире, в который я попала. Захотела узнать мир, пожалуйста, чувствуй их, осознавай их жизнь. Существуй в той темноте, которая в душах властвует. И я запела хриплым голосом, почти без мелодии, первое, что вспомнила:

Слезы потекли сразу тоненькими ручейками. Вся замотанная одеялами и пледом, я не могла их утирать, и скоро все лицо стало мокрым и горело внутренним огнем отчаяния. Немедленно появился Вито и сел передо мной прямо на землю, достал мои руки, и горячий поток энергии полился вместе с песней. Я всхлипывала, дрожала всем телом, но продолжала петь, хотя слова уже не получались, лишь заунывное перебирание звуков.

– Ты еще спой, ласточка, яблонька моя, спой, сразу надо, пусть слеза твою душу умоет.

– Не…могу…

– Можешь, ты все можешь. Я тебе помогу.

И Вито запел красивым голосом что-то на итальянском, какую-то знакомую мелодию, я когда-то слышала ее, и она мне понравилась.

– Вито, это песня солдата? Там что-то про подружек…

– Да. «Скажите, девушки, подружке вашей…»

Он перевел начало, и я улыбнулась, надо же, оказалось, помню, хотя и слышала всего один раз.

– Вот и молодец, Витек, вы вдвоем петь будете.

– Нет-нет, я совсем не умею, а у него так красиво получается, мне при нем даже рот открывать нельзя.

– Так ты, разумница, пойми, это лечение для тебя, заместо лекарства будет. А то могу чего заварить с маслицем.

Я поняла, что угрозу Фиса исполнит и заставит пить огненное варево в качестве воспитательного средства. Вздохнув несколько раз и затребовав Вито уйти, чтобы не так стыдно было, я спела еще две детские песенки. Слезы появлялись сразу, они текли по щекам, и я утирала их краем пледа. В душе рвалась боль, жгла тоска, невероятная тоска, несмотря на веселые слова о теплом лете и вагончике, который качается. Удивительное состояние: во мне одновременно боролись тоска с болью, и какая-то светлая радость, она только едва проявлялась, задавленная тяжелыми камнями тоски и алыми всполохами боли, но уже волновала, заставляла на что-то надеяться.

Не зря говорят, что песня лечит, я поняла это по состоянию своего организма уже через несколько дней таких песенных процедур. Алекс принес мне распечатки текстов различных песен, из которых я помнила иногда всего несколько слов, и мы усаживались с Фисой в небольшой беседке у домика и пели. Я понимала, что все слышат мое завывание, но деваться некуда, Фиса решительно поставила передо мной стакан с огненной масляной жидкостью для более полного понимания значимости момента.

– Выбирай, огнем мы тебе душу лечить будем, али песней.

Я пела, а слезы лились и лились, потоки слез, горные реки, заполняющие собой океан. Лишь на третий день река превратилась в ручеек, а на пятый в отдельные капельки теплого летнего дождя. Фиса запретила Вито напевать мне мелодию песен, заставляла саму вспоминать и с каждым днем все строже требовала петь в соответствии с настоящей мелодией, а не так, как получалось у меня.

– Ты ласточка не ври тут, горам стыд свой не показывай, они ведь все понимают, как ты их обмануть-то хочешь. Заново, с первого словечка.

Утерев слезы, я начинала петь песню с первого куплета, иногда сердилась на очередное замечание Фисы, а она демонстративно пододвигала ко мне стакан с альтернативным лечением – приходилось покоряться.

Мое тело, которое едва двигалось, поддерживаемое лишь энергией Алекса, постепенно наливалось силой. Я уже сама понемногу стала ходить вокруг домика, трогала молодую листву, которая буйно росла на ветках различных деревьев, нюхала цветы, Алекс сразу доставал мне его каждый раз, как только замечал, что я на нем остановила свой взгляд. Они с Вито по очереди провожали меня, а Фиса как обычно руководила, посиживая на скамеечке, которую переносила по мере моего передвижения вокруг домика.

Однажды утром, когда я встала сама раньше обычного времени, она мне заявила:

– Сегодня горам подарки понесем.

– Какие подарки?

– А за приют, за солнце, да за весну.

Вито удивленно приподнял брови: не знал о таких планах Фисы, а Алекс уточнил:

– Фиса, зачем в горы?

– Я же говорю, надо горным духам благодарность сказать за добро да за ласку. Ты хлебца кружок приготовь да молочка налей в посудину, Рина и отнесет.

– Я?

– А кто же еще, ты у нас силу ихнюю забирала, для тебя старались. Да за стоноту твою, ор твой тоже извинения попросить надобно.

Она категорически запретила Алексу и Вито мне помогать, заявила, что если они меня хоть коснутся, то духи обидятся на меня и силу снова заберут. Они переглянулись, кто его знает, а вдруг так и есть, ее словам перечить опасно.

Выйдя на улицу, Фиса походила вокруг домика, долго смотрела на горы и указала куда-то пальцем:

– Ты вон тот уступчик видишь?

Я не видела никакого уступчика, кругом скалы да щебень, высокие деревья и колючие кусты. Скептически взглянув на меня, ведь потеряюсь, ищи потом, дала приказ уже Вито:

– Витек, ты-то хоть видишь?

– Вижу.

– Туда нашей лебедушке и надо дойти. Ты всяко ее пойдешь охранять, так не дай в сторону уйти. Только не помогай, заново лезть придется.