Сергей Самаров - Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том первый

– Неужели это всем непонятно! – в сердцах воскликнул Ворошила. – Это же так просто…

– Сложно другое, – согласился Славен. – Сложно человека найти, за которым пойдут. Добролюбно или по принуждению, как уж получится, но пойдут, и не откажут, когда тот велит. Это, пожалуй, труднее всего. Желающих много, а подходящих – не найти.

– Этого вот и хочет князь Здравень, – сказал посадник, но сказал неуверенно, словно сам сомневался в правомочности такого желания князя.

Славер понял причину его неуверенности, и сам её высказал:

– А за Здравенем не пойдут! За Буривоем лучше пошли бы, хотя и не все, за Войномиром пошли бы с охотой большей, а за Здравенем не пойдут…

– Буривой слишком много с нами воевал, за ним рушане быть не захотят, – Ворошила своё мнение высказал, выдавая его за мнение горожан. – Вой он знатный, а князь плохой… Для своего же княжества урона принёс больше, чем выгоды…

– А вот если бы он вовремя, когда в самой ярости был, Русу сжёг, и за ним пошли бы. За Буривоем тогда сила была великая, через берега Ильмень-море плескалось… За силой пошли бы, пусть поначалу и с принуждением… Вот ума бы ему поболе, край наш тогда крепко встал бы…

– Сейчас что об этом говорить… Радегаст [172]тогда Русу помиловал, отвёл мысли злые Буривоя в нужную сторону… А ты вот сожжёшь Славен, силу варяжскую выкажешь… За Здравенем, думаешь, не пойдут после этого?

– Нет. За Войномиром пошли бы. Он тоже силён, и характером Перун его не обидел, и Родомысл своими дарами наградил. Но не за Здравенем. Все знают, что Здравеня не всегда добудиться можно.

– Может, и не пойдут, – устало и не твёрдо согласился посадник, скорее себя убеждая, чем разговаривая откровенно. – А так, без этого… Что этакая война нам назавтра даст? Через тройку – пятёрку лет снова всё начнётся, как раньше. Каждый удел под себя, каждый князь под себя, все под себя грести будут, а со стороны нас грабить продолжат.

– Вот князь Войномир бы вовремя воротился… – высказал воевода вслух и свои надежды.

– Здравень того ж боится. Что воротится не вовремя…

Казалось, спутники разговаривали на разных языках. Оба понимали это, и потому некоторое время помолчали.

– Да, – не выдержал, наконец, долгую паузу посадник, и повторил уже высказанную мысль. – Всё оттого, что каждый под себя старается. Только под себя. Или под своих. Здравень – под себя. Ты – под Войномира.

– И я про то же говорю. Вот ты умом тоже, думать надо, понимаешь, что Войномир может стать во главе, а заботишься на деле только о князе Здравене, за которым, как сам знаешь, словене никогда шагу не ступят. Они давно уже просто смеются над ним, а за смешным человеком кто ж пойдёт. И, по честному-то говоря, не только словен это касаемо. Бьярминские варяги только на словах уважение, как положено, окажут, а жить по-своему будут, как раньше жили. По своим привыкам. Не тот, совсем не тот человек князь Здравень, какое он желание ни имей, чтобы за ним пошли. Ты вот сетуешь, а понять того не хочешь.

Ворошила возразил неуверенно:

– За Карлом тоже не все с объятиями бежали. Он копьём и мечом принудил.

– А Здравень и принудить не сможет, поскольку его рука копьё не удержит, и меч он из ножен уже не один десяток лет не вытаскивал. Пока мы, бьярминцы, здесь, он чувствует силу, да и то возвращения Буривоя боится. А мы уедем, Здравень снова заснёт, и просыпаться будет только от испуга. А испуг оттого, что будить его начнут.

Ворошила, в глубине души хорошо понимая правоту бьярминского воеводы, ничего не ответил, только вздохнул, словно застонал от разрушения надежд, которые в воздухе витают, но остаются по-прежнему неосуществимыми.

А дорога тем временем уже вышла за городские ворота, и направилась к берегу Тулебли [173], где в густой роще на прибрежном невысоком холме располагалось старое, как сама Руса, городское капище, окружённое тяжёлым и высоким тыном из столетних дубов. Когда капище строили, ни одного дуба на внешний тын не выбирали, чтобы он был возрастом моложе ста лет – волхвы видели в этом какую-то собственную, сакральную символику, хотя в других капищах такого строгого ограничения не знали, и часто удовлетворялись тем материалом, что был под рукой. Тулебльское капище, по сути дела, представляло собой основательную и трудную для приступа крепостицу, имеющую стены не только выше, но и крепче иных настоящих крепостиц и острогов, и ворота, которые кулаком не вышибешь. Это пробовали уже делать не однажды и свеи, и урмане и даже далёкие даны сюда порой жаловали. Случалось, что и саму Русу сжигали и грабили, но богатое дарами и приношениями капище стояло, непоколебимое в своей славе.

Дорога до капища была хорошо наезжена и санями, и верховыми лошадьми, и лосями, верховыми и упряжными, которых здесь было, конечно, не так много, как в Бьярмии, и все они были не местными, а именно из Бьярмии приведёнными, но всё же не являлись редкостью и дивом, на которое останавливались бы поглазеть зеваки.

Большое зарево над Тулебльским капищем никогда не тускнело, и служило путникам заметным ориентиром. Об этом заботились многочисленные младшие волхвы и ученики волхвов. И посадник с воеводой, подъезжая к месту, откинули полог саней, чтобы увидеть зарево над тыном.

– Пока огонь горит, рушане живут спокойно… – сказал, сам себя подбадривая, Ворошила. – Они знают, что Перун их не оставит…

– А ты уверен, что на Перыни на свой огонь надеются меньше? – воевода чуть осадил восторг посадника.

Тот не возразил, понимая, что и там и там Перуна любят одинаково, а кого выберет в любимцы сам бог – это ещё неизвестно. Но ловко перевёл разговор на другую тему:

– Скорее бы иное зарево увидеть…

– Скоро уже, – согласился Славер, и тоже придержал рукой полог, чтобы всмотреться в приближающуюся картину.

В ночном, тяжёлом от низкой облачности небе священное зарево сияло красными грозными и величественными отблесками, окрашивало и облака, и вершины ближайших деревьев тем же цветом, и манило к себе с неудержимой силой великого священного огня [174].

Капище не знает ни дня, ни ночи, как и боги, которым не дано спать, потому что во время их сна некому будет управлять людьми и другими земными делами. И никто из волхвов, вышедших к воротам встретить посадника с бьярминским воеводой, не удивился столь поздним гостям. Несколько жилых построек и коновязь чуть в стороне от ворот предназначались для тех, кто решил остановиться здесь надолго или ненадолго, прервав свой путь для поклонения и молебна. Младшие волхвы отвели туда коня с санями, один из волхвов, званием постарше, заведовавший воротами, людей известных узнав сразу, учтивым жестом пригласил гостей за тын, и сам побежал за верховным волхвом Судишей.