Вячеслав Вигриян - Перемещенный

Спальня. Домотканый ковер на левой стене. С правой стороны — трельяж. С левой, у ковра, широкая кровать изголовьем вперед. На кровати — громоздкая туша, укрытая цветастым ватным одеялом. Почему именно ватным? Климат-то далеко не северный. Очень даже южный можно сказать климат. А впрочем, это ее, туши, дело. Далее за трельяжем один за другим два шифоньера. Дверцы их богато изукрашены резьбой. Красиво — аж жуть!!! Напротив крайнего шифоньера — дверь. Из спальни, надо полагать, выход.

Перебросить тело через подоконник и коршуном застыть над кроватью. Эмоций у туши: ноль. Туша знай себе сопит в две дырочки, распространяя вокруг себя едкий аромат пота. Вот что значит спать в жару под ватным одеялом! Теперь тайна нараспашку раскрытого окна — уже и не тайна вовсе. Это для того, чтобы самому не просыпаться от собственной вони! Только бы не скрипнула половица. Просочиться через спальню в другую комнату в поисках кухни. И под ноги внимательно смотреть — вдруг нарисуется люк в подпол. А подпол — это как раз то, что доктор прописал. И консервы там, и колбасы, и соленья всякие, недоеденная с вечера снедь… Да мало ли еще найдется в мире чудес, которые может хранить в себе подпол? Уж он-то был в подполе у Нюры, он знает! Нюра… Тугой горький ком подошел к горлу, напрочь сбил дыхание, на глаза навернулись слезы.

— Бабушка?

Пулей метнуться за спину фигуры и ладонью зажать ей рот. Заученным до автоматизма движением свернуть шею или двинуть ребром ладони по затылку? Две секунды на размышление и переоценку ситуации. Жалобно скрипнула кровать — это туша перевернулась на другой бок. С тихим присвистом вновь загулял в ее ноздрях испорченный воздух.

Сделать глубокий вдох, расслабиться. Теперь выдох. Скосить глаза на добычу, тряпкой обвисшую в его руках. Девчонка. Пухлая, высокая, круглолицая и совсем юная. Повернуть к себе лицом и поймать взгляд побелевших от ужаса глаз. Приложить палец к губам и просипеть на ухо чужим, неузнаваемым голосом:

— Заорешь — убью, сука. Ты поняла?

Мелкие частые кивки и дрожание подбородка. Высокий покатый лоб покрыт крупными бисеринками пота. И факт этот отчего-то бесит, доводит буквально до исступления.

— Подпол где?

— Ттам, — палец ее указывает на еще одну дверь, сокрытую за плотными бордовыми шторами. Это и есть его искомый объект — кухня. А на полу ее, строго посередине, маячит прямоугольная крышка заветного люка.

Пережать сонную артерию пальцем и уложить обмякшее тело на пол. Петли люка не смазывались давным-давно, и оттого скрипит он на всю округу. Впрочем, теперь уже все равно. Спуститься по монументальной широкой лестнице из мореного дуба. Мать честная! Сколько здесь всего! Колбасы. Подвешенные к потолку, висят длинными стройными рядами — словно солдаты на плацу. Пол же уставлен бочками со всевозможной снедью: маринованные огурцы, грибы, моченые яблоки, арбузы. По левую сторону — штабеля ящиков с картофелем. Чуть далее, за ними, морковь в высоких холщовых мешках. По всем стенам — полки в три ряда. Они тоже не пустуют — заставлены банками, черт знает с чем. Одна из полок отведена строго под лук: он насыпью лежит на ней, поблескивая рыжей шелухой.

Напряжение, овладевшее Степаном, медленно отступало. Вместе с ним уходила непонятно откуда взявшаяся злость. Накатило, что называется. Почему накатило, с какой такой стати? Ладно, некогда сейчас, не до этого. Радоваться надо, что девчонка просто в отключке. Мог ведь убить ее? Мог, еще как мог. Так, а теперь за дело. Что это там такое аппетитное в кадушке? Пахнет. Забытый такой запах! Открыл плотно подогнанную крышку с тихим хлопком и обомлел: ну надо же, клубника! Хотел было уже засунуть кадушку в рюкзак но вовремя спохватился. Великовата кадушка. А пользы от нее — ноль. Так, баловство одно. А вот копчености да колбасы, которые успели уже изрядно набить оскомину — это как раз наше. Без них никуда. И хранятся долго, и места занимают значительно меньше. Хватал без разбора — какая под руку попадется, да плотно паковал в рюкзак. Поверх колбас с копченостями накидал с десяток картофелин, пару-тройку луковиц. Вот пожалуй и все, пора и честь знать. Рюкзак на плечи и к выходу.

На кухне ситуация не изменилась. Девчонка все так же лежала на полу ничком, подол ее ночнушки задрался, обнажая полноватые ляшки да краешек розовых в белый горошек трусов. Наклонился над ней: кажется, дышит. Походя смахнул первый попавшийся нож со стола и солонку. Нож тотчас же пристроил за голенищем, солонку — в карман и, бросив последний взгляд на свою случайную жертву, скрылся за дверью. В считанные секунды добрался к распахнутому настежь окну, грузно перевалился через подоконник. А теперь огородами, огородами. Постараться как можно быстрее достигнуть кромки леса, благо она совсем рядом, и на полной крейсерской скорости унестись как можно дальше от места преступления.

Мост, вопреки всем законам логики и военного времени, почему-то не охранялся. Степан битый час наблюдал за ним, сидя на ветви дерева, свисающей над самой водой, которое он для простоты восприятия именовал ивой. Пару раз по мосту проходили колонны, состоявшие сплошь из гужевого транспорта. Полусонные возницы на них клевали носами, изредка размахивая хлыстами проходились по конским спинам то ли для порядка, то ли для того, чтобы проснуться самим — ведь неровен час можно сверзиться с козел прямо под колеса соседней телеги. Охранения колоннам, судя по всему, не полагалось. Вольготно, ох и вольготно чувствовали себя на своей земле жители Советской Империи Рейха! Лицо Степана озарила довольная улыбка. Похоже, удача сама шла к нему в руки. Зачем мыкаться по лесам, рискуя бесследно сгинуть, если можно вот так, запросто, прокатиться с комфортом в телеге до самой линии фронта?

Снялся со своего наблюдательного пункта и, соблюдая все мыслимые предосторожности, переместился на новую позицию. Здесь кромка леса подходила к дороге едва ли не впритык. Минуло минут двадцать, прежде чем Степан услыхал характерное поскрипывание ободов фургонов и удаленный цокот копыт. С каждой минутой он становился все ближе, и вскоре в просвете листвы мелькнул поначалу конский лоснящийся от пота пегий бок, а затем и передняя часть первого фургона. На этом отрезке пути возница был вынужден сбросить и без того небольшую скорость из-за глубокой колдобины — тайной союзницы загнанного в угол дезертира. Так, сколько же фургонов в колонне? Собрав тело в тугую пружину, Степан с замиранием сердца ждал. Второй, третий… А вот этот, четвертый, пожалуй последним и будет. Черт знает почему. Интуиция штука тонкая. Так и есть — последний. Не катит за ним ничего, и это чертовски здорово. Почему здорово? Да потому, что груженый он по самое не балуйся — вон как идет тяжело. И наверняка не личным составом какой-то дальневосточной дивизии, а чем-то более существенным и безопасным.