Вячеслав Вигриян - Перемещенный

Постреливали со стороны невысокого холма. Постреливали лениво, нехотя, редкими одиночными выстрелами. Временами в эту сольную партию вклинивался пулемет, и тогда мелодия оживлялась, заставляя сердце Степана биться чаще. Что там у них происходит и как бы всем этим делом воспользоваться, приспособить, так сказать, для собственных нужд? Лезть на холм к невидимым стрелкам отчаянно не хотелось. Обойти? Местность, в принципе, позволяет. Неровная, морщинистая как лицо столетней старухи и, хотя деревья все вырублены подчистую, скрытно пройти по ней труда не составит. Прямо к лабиринту траншей — вон они, как на ладони видны. А за траншеями что у нас? Правильно, поле. И простреливается это поле от и до. Те же самые господа с холма, имея приличную оптику, вполне себе в состоянии вогнать пулю под лопатку нежеланного визитера. Нет, так дело не пойдет. Ночи надо ждать. Ночи здесь в большинстве своем правильные, темные. На том и порешил. Втиснул тело в приглянувшуюся ложбинку, навалил сверху на себя побольше иссушенной местным светилом травы, для надежности водрузил на полученную конструкцию куст средней величины (по счастью, не обремененный колючками) и забылся сладким сном праведника.

Ночь его ожиданий не обманула: выдалась темная, безлунная. Даже звезды умудрились скрыться за плотным покрывалом туч. Верь Степан во всякую потустороннюю белиберду, обязательно решил бы, что его прикрывает не иначе, как сам босс всех ангелов-хранителей — до того у него все гладко выходит. Без сучка, без задоринки. Захотел добраться к линии фронта — нате, пожалуйста. А ведь это немалый путь, между прочим. И закончиться летальным исходом он мог в любую минуту, сложись обстоятельства чуточку иначе. Впрочем, сейчас ему было не до размышлений о престранной вариабельности бытия, которое в простонародье попросту кличут судьбой.

Подождал пока глаза привыкнут к темноте и выглянул из укрытия. Ни зги не видно, зато со стороны траншей слышится губная гармошка, да пляшут языки немалых размеров костра, отблески от которого видны невооруженным глазом даже отсюда. А вот это, пожалуй, нам на руку. И наплевать, что они там празднуют — лишь бы этот праздник жизни продолжался как можно дольше. Безбоязненно пошел вперед, взяв за ориентир отблески от костра, и вскоре по левую сторону от него предстали очертания того самого холма, с вершины которого велась стрельба днем. Сейчас казался он абсолютно вымершим, но, вне всяких сомнений, это было далеко не так.

Пошел совсем медленно, прощупывая ногами перед собой почву. Только бы не упасть — в ночи звуки разносятся гораздо дальше, чем днем. Теперь его мысли занимал один очень даже насущный вопрос: а не заминирован ли случаем перешеек между холмом и траншеями, по которому он так безбоязненно продолжал движение? Степана прошиб холодный пот. По логике вещей — да. Он просто обязан быть заминированным. Имеет ли смысл оставлять в заборе лазейку если эта лазейка не ведет к мышеловке? Словно услыхав его опасения нога Степана зацепилась за проволоку и… раздался такой оглушительный звон, который в состоянии был разбудить не то что спящего, а и вовсе почившего безвременной кончиной человека. Губная гармошка смолкла. Со стороны траншей с небольшим интервалом вылетело сразу три осветительных ракеты. Упасть наземь и слиться с рельефом? Не вариант. Обложат со всех сторон, а то и просто долбанут по площади минометами. Нет, бежать надо сейчас, пока окончательно не пришли в себя от неожиданности солдаты незабвенной Советской Империи Рейха. Все эти мысли в считанные секунды пролетели в голове у Степана, ноги же его, получив приказ к немедленному действию, заработали с бешенной прытью. Птицей летел, игнорируя неровности почвы, пни и прочую лабуду, которой, как назло, попадалось более чем достаточно.

А вот и первые выстрелы. Опомнились, сволочи. Сейчас он был у них, как на ладони. Знай себе, дави на спусковой крючок «мосинки» или на гашетку пулемета. Не ты попадешь — так попадет кто-то другой. Желающих хоть отбавляй. Веер из пуль, просвистевших совсем рядом, заставил его трусливо втянуть голову в плечи. Как будто это поможет, избавит от алчного свинца, не даст тому впиться в незащищенную, словно голую, спину. Неприятное, мерзкое ощущение. Еще выстрелы. Теперь, похоже, стреляли с холма. Хотя, в этом он был не до конца уверен. Да и какая в сущности разница?

Еще одна осветительная ракета. А полоса отчуждения то заканчивается. Последний рывок и можно будет… Гигантским молотом ударило по затылку, заставив Степана упасть сначала на колени, а затем и вовсе зарыться лицом в пахнущую полынью траву. Еще одна пуля разворотила рюкзак и, не встречая серьезного сопротивления, устремилась дальше, прокладывая себе путь через податливое человеческое тело. Впрочем, Степан не был на нее в обиде. Ему было хорошо, как никогда. Сознание медленно, толчками, покидало его тело, а вместе с ним уходила скопленная за последний месяц усталость.

Улуша терпеливо ждала, когда же из норки высунется пытливая мордочка просвирки. Ждала долго. Солнце уже успело подняться высоко-высоко над редкими барашками облаков, а воздух стал настолько сухим, что высушивал губы. Время от времени, она позволяла себе их облизывать. Очень осторожно, потому что слух у просвирки был необычайно остер. Как, впрочем, и зрение. А может просвирка уснула? В норке прохладно и темно. С превеликим трудом Улуша заставила себя не воспользоваться дарованной Володарем силой. Нет уж, не в этот раз. Да и к чему торопиться? Разве не она сама, Улуша, решила скоротать время за охотой? Тем более, что времени более, чем достаточно. Володарь привел ее в это место три дня назад и кто знает, сколько суждено ей еще вот так бездействовать в то время, когда совсем рядом находится враг. В двух полетах стрелы. Окопался, укрылся в своем крысином лабиринте и ждет. Нет, надо подумать о чем-то хорошем. Например, о встреченных утром демонах в окрашенных под цвет полинялой листвы балахонах. Губы ее изогнулись в мстительной улыбке. Демонов было пятеро. Улуша останавливала их сердца одно за другим, а последнему — рыжеволосому веснушчатому борову с обвислыми щеточками усов, сплела вокруг шеи паутину смерти, и потом стягивала ее целую вечность, с ликованием глядя в выпученные, наполненные до краев предсмертным ужасом глаза жертвы. Поначалу он кричал. Истошно, дико. Кричал так, что был услышан даже по ту сторону Черты. Долго, очень долго в бессильной ярости демоны дырявили потом лес!!!

Улуша вновь улыбнулась, а на душе стало так светло, что даже захотелось петь. Но петь было нельзя, потому что там, в норе, сидела просвирка. Улуша непременно поймает ее, даже если для этого придется пролежать вот так, недвижимо, весь день. Внезапно лицо ее омрачилось. Она вспомнила Сероглазого. Демон встал перед ее глазами, как живой. Где он сейчас? Что с ним? Ясное дело где. Занимается небось своими черными делами!!! Улуша так сильно саданула кулаком по земле, что костяшки пальцев заныли, а из норы донесся испуганный посвист просвирки. Ну вот, теперь и об охоте придется забыть. Просвирка ни за что не высунется из норы. А всему виною Сероглазый! И тут не дает ей покоя. Терзает, бередит душу.