Анатолий Махавкин - Звери у двери

Трупы. Много трупов. Чертовски много мёрзлых мешков с костями, оставшихся незамеченными зимними сборщиками падали. Тепло сменило холод очень быстро, поэтому вонять начало сразу же. Если к омерзительному запаху людей мы успели привыкнуть и приспособиться, то этот смрад преследовал нас повсюду. Вроде бы прошлым летом так не воняло. Остаётся надеяться.

Мы остановились у канала. Галя с Наташей тут же устроили пикировку, обсуждая, как лучше добираться до места назначения. Если прислушаться к спору, станет ясно: кто и где чаще гуляет. Галина предпочитала аристократический район с ровными ухоженными улочками, красивыми палисадниками и садами, а главное – с патрулями, отлавливающими голодранцев, осмелившихся проникнуть на глаза элите. Наташу же обычно носило по каким-то тёмным углам, притонам речных пиратов и прочим злачным местам. То ли слабый аромат риска волновал её, то ли просто нравилось ставить на место зарвавшихся мужланов.

– Думаю, пойдём по Галиному маршруту, – сказал я, поразмыслив (Галчонок тут же показала язык оппонентке). – Коль мы собираемся вливаться в местную аристократию, ни к чему красться по всяким помойкам.

Пока девочки препирались, Илья и Паша взошли на каменный мостик, переброшенный через канал, и теперь рассматривали тёмную воду, неспешно несущую всякий мусор: обломки дерева, нечистоты, гнилые листья и трупы животных. Вода канала была зловонной и грязной, точно местные подворотни, и горожане не рисковали купаться в её смрадных волнах. Однако рыбу ловили и ели. Думаю, большая часть болезней связана именно с этим.

– Такое ощущение, – Илья потёр лоб и с тоской взглянул в низкое хмурое небо, – словно всё по-другому. Никакой грязи, никаких трупов на каждом шагу, и люди другие – чистые, светлые… Словно пытаюсь ухватить, а оно ускользает, просачивается через пальцы…

– Не получается, значит? – с угрюмой иронией осведомился Паша и покосился в нашу сторону.

– Иногда получается, – грустно пробормотал Илья, – как будто я в кинотеатре, а там показывают фильм про меня.

– Угу, кинотеатр, – покивал Паша, криво ухмыляясь, – гляди-ка, ещё чего-то помнишь. Я недавно Наташе попытался пересказать одно кино, так она долго морщила лоб, а потом посоветовала меньше в кабаках всякой сивухи глотать.

Забавная беседа. Фильм, кинотеатр – слова показались мне смутно знакомыми, но смысл их был непонятен, хоть я и видел некую связь между ними.

Канал разделял весь Лисичанск, пересекая как Мокрый район, так и Район Роз. Другое дело, аристократическая часть была ограждена от остального города высокими воротами, тщательно охраняемыми стражей. Воришки, желавшие попасть в закрытую часть, проникали внутрь по воде. Туда же бросали их изуродованные тела после того, как палачи завершали свой нелёгкий труд.

Но мы же не какие-то отчаянные ребята из подчинения Ножика или его ближайшего конкурента – Святоши. Нам ни к чему прятаться в тени и нырять в зловонную воду.

В ближайших кварталах нас успели хорошо запомнить. Кому-то мы были известны, как компаньоны Ножика, и некоторые оборванцы босяцкого вида при встрече подмигивали и закладывали кулак правой руки под мышку левой. Большинство видело группу дворян, скрывающихся от гнева Медведки в здешней глуши, и торопилось сорвать шляпы с голов. Гале это чрезвычайно нравилось, а Наташу и Ольгу лишь веселило. И наконец, существовала ещё одна группа жителей, которые всерьёз подозревали нас в связи с нечистой силой. Священник местной общины напрямую звал нас упырями и слугами дьявола, призывая святого орла изгнать демонов обратно в преисподнюю.

Этот святоша, отец Дубосклон, плотный человечек небольшого роста, обычно ходил в окружении оборванных психопатов, заглядывающих ему в рот в надежде отыскать истину между редких чёрных зубов.

Вот и сейчас, когда мы проходили мимо покосившегося деревянного домика с облезлым орлом на верхушке гнилой маковки, Дубосклон стоял у дряхлых ворот и угрюмо следил за нашей группой из-под широкополой плоской шляпы. Ходили слухи, дескать, попик когда-то принадлежал к ордену Ловчих – охотников за ересью, до сих пор поддерживая связь с настоятелем. Посему нетрудно предположить, что определённые навыки у человечка сохранились, и его регулярные появления около нас – результат слежки опытных шпионов. Ну и пусть.

Дубосклон схватил обеими руками священную звезду и выставил её перед собой. Прихожане, обступившие своего гуру, дружно скрестили руки – попытка отогнать нечистую силу. Наташа улыбнулась и помахала им рукой, а Галя приставила пальцы к голове, изображая рожки.

– Ну и зачем вы дразните этих несчастных? – глухо поинтересовался Илья. – Допрыгаетесь.

– И как поступит отец Дубосклон? – легкомысленно осведомилась Галя и старательно высунула язык. – Наложит на меня проклятие? От его болтовни у меня даже аппетит не пропадает.

Священник сделал знак пастве оставаться на месте, и решительно потопал к нам, продолжая выставлять звезду перед собой. Я прикрыл лицо руками и отступил назад, словно защищался от слепящего света. Поддерживая мою игру, девочки принялись щуриться и заслоняться ладонями. Галя жалобно закричала:

– Я таю! Таю…

– О святой отец, – я посмотрел на него сквозь скрещённые пальцы, – ты победил! Мы уходим в преисподнюю, к нашему повелителю… Нет, ну какого хрена, падре? Неужели нам нельзя пройти мимо вашего балагана без всех этих приколов?

Дубосклон опустил звезду и тяжело вздохнул. Слаб человек: глаза святоши то и дело обращались к великолепным формам моих спутниц, едва прикрытых одеждой. Боюсь, сейчас основной проблемой священника была борьба с обильным слюноотделением.

– Не понимаю, – проворчал он, потупив взор, – почему мои запросы остаются без ответа? Настолько явных слуг нечистого мне ещё встречать не приходилось. Ваши деяния…

– Да брось ты, – перебил я его, – наши деяния в подмётки не годятся обычным развлечениям знати. Тем не менее ты и твоя лживая церковь преспокойно закрываете на это глаза, хоть готовы наложить сложнейшую епитимью на бедняка, укравшего краюху хлеба.

– Вы – не бедняки, ворующие пищу! Ваши злодеяния отягощены многочисленными смертями моих верных прихожан. Думаю…

– Думай, – меня разбирал смех и желание выбить дурь из тупого болвана, – думай, насколько человеческая жизнь дешевле того же куска хлеба, а ещё точнее, она вообще не стоит ни гроша.

– Жизнь человека – священна! – провозгласил Дубосклон и, подняв взгляд на Галю, тяжело сглотнул.

В этот раз смеялись все, даже Паша. Уж он-то отлично знал эту цену, каждую ночь сбрасывая тела в канал. Смех у него был, правда, несколько нервный.

Я наклонился к попятившемуся попу и прошептал ему в ухо: