Борис Усенский - Берега Ахерона

Александр остановился возле дома, обнесенного прочной стеной, постучал в ворота, требовательно постучал, как положено лохаргу, а не последнему метеку.

— Остановись, сын мой! — настойчиво потребовал кто-то, — Демоница смущает твою душу! Вот так ты воздаешь тому, кто лишь о спасении души радеет! Опомнись, нечестивец! Это тебе говорит епископ Иоанн! Не уподобляйся тем, кто безумством ввергнул душу в тенета греха и не внял промыслу божьему!

Дроздов еще раз ударил в ворота, и настырный голос исчез, растворился в пении цикад и недовольном рычании цепных псов за стеной. Ворота открыл мускулистый человек в набедренной повязке, поклонился и, знаком, приказал следовать за собой. Дроздов, удивляясь себе самому, принимал все как должное и прошел в дом.

Четыре юных рабыни встретили дорогого гостя и провели в комнату для омовений. Это было неповторимое блаженство, и Александр чуть не заснул. Не заснул? А может пора проснуться? Просыпаться вновь не хотелось. Нет в Совдепии такой божественности, и не будет уже никогда.

Александра одели в мягкую тогу, украсили голову венком и провели в роскошный атрий, где на ложе загадочно улыбалась Гикия, неповторимая, словно волшебный сон. Они были не одни. Общество разделял чернобородый мужчина, который лакомился оливками и слушал грустную мелодию флейты.

— приветствовала Гикия дорогого гостя, протягивая к нему кратер с искрящимся напитком, — Невзгоды пусть убегут, и останется вечность,

— Даже так? — смутился Дроздов, но глоток чудесного зелья вернул, утраченный было, кураж, — Меня вызывают на дузль? И кто Ваш защитник, сударыня?

— возразил чернобородый к явному неудовольствию Гикии.

— подняла кратер черноволосая красавица и показала Александру на ложе.

От выпитого вина слегка зашумело в голове, и Дроздов с сожалением понял, что дуэли не будет. С одной стороны правильно, но куда дикому варвару понять этих благородных эллинов. По знаку хозяйки симпосия флейтистов сменили танцовщицы, каждая из которых могла усладить сердце самого разборчивого казановы. Неожиданно танцовщицы исчезли в серебристом сиянии и, в атрий вошла почтенная матрона. Небрежно кивнула Диофанту и посмотрела на гостя. Александр поклонился и почувствовал себя неловко в тоге, и дурацким венком на голове.

— Хайре, базилисса! — испуганно произнесла Гикия и виновато опустила голову.

Диофант улыбнулся только уголками губ, сделал бывшей архонтессе одним им понятный знак, и она облегченно вздохнула. Царица покачала головой, погрозила пальцем Диофанту и презрительно посмотрела на Гикию. Дева ни в коем разе не считала служанку соперницей себе, но променять госпожу на рабыню? Ревность? Ни в коем разе! Это удел смертных.

Диофант поклонился владычице Херсонеса и вместе с ней стал тенью, размытой, почти неосязаемой, а потом и вовсе исчез, будто его и не было. Атрий, словно по волшебству, неуловимо изменился и стал одной из спален гинекея. Гикия вытерла заплаканные глаза и обняла своего избранника. Вечность вечностью, но против такой награды Александр ничуть не возражал. Он потерял счет часам и минутам, но все хорошее когда-нибудь должно окончиться. Пусть так, но если царица не врет впереди целая вечность, и торопиться совсем некуда.

Едва Дроздов вышел из гостеприимного дома архонтессы, как все растворилось в предрассветной дымке и только собачий лай на окраине Севастополя, да утренняя прохлада говорили о реальности. Тем не менее, на развалинах подполковник был не один, а как вышел за границу древних стен, так и вовсе стало страшно. Он ощущал запах гниющего болота, слышал шипение потревоженных гадов, но стоило обернуться и все прекращалось. Александр ускорил шаг и, незримый враг, бежал следом, ничуть не отставая до тех пор, пока первые лучи солнца не прогнали прочь назойливую тварь.

Вынужденный отдых в госпитале продлился не долго, ибо враги не дремали и революции требовались защитники. Врач качал головой, протестовал против своеволия, жаловался товарищу Пятакову, но через неделю больной таки покинул больницу. Врач только удивлялся одержимости чекиста. И это с ампутированной рукой и странными незаживающими ожогами на теле. Раненый так и не смог рассказать ничего вразумительного о травмах, кроме как о пытках в застенках инквизиции и казни на костре во имя революции.

Иосиф сидел у себя в кабинете и перебирал бумаги. Работать одной рукой было непривычно и неудобно, хотя бы потому, что нельзя одновременно курить и писать. Порой закрывал глаза и видел ухмылявшуюся физиономию фон Кернвальда, отомстившего сполна за топку бронепоезда и не только за нее. Полуреальный акт веры заронил полезную мысль. Настольной книгой оперуполномоченного стало потрепанное издание «Молота ведьм». Изучая этот фолиант, Иосиф лишний раз убеждался в несовершенстве пролетарских методов борьбы с врагами революции.

— Поликарпыч! — позвал Иосиф.

— Что случилось, товарищ Фишман! — отозвался помощник, — Сейчас!

Стук пишущей машинки резко оборвался и в кабинет вошел младший командир Яценко. Бывший рабочий хмуро посмотрел на командира, листавшего толстую книгу с картинками. Помещался совсем Иосиф Яковлевич на этой пакости, и хранит ее рядом с книгами Ильича.

— Опять эту срамотищу читаете? И не противно? — покачал головой Игнат, — Куча дел! Банда Ахмеда снова вырезала активистов, а Вы смотрите, как нужно ненормальных баб поджаривать!