Борис Усенский - Берега Ахерона

— Ты ничего не понимаешь! — стукнул кулаком по столу Фишман, — Надо уметь развязывать языки, а главное верить в свою правоту. Помнишь, делали на той неделе обыск? Именно там я взял книгу и сразу понял, что в ней наша сила! Эх, переписать бы ее по-новому, да не умею! Убрать к чертовой матери поповщину, и тогда… Ладно! Пригласи ко мне гражданина Галдина.

— Есть! — вздохнул Яценко и вышел в коридор.

Фишман отложил в сторону книгу, отметил закладкой страницу и достал чистый лист бумаги. Закурил, обдумывая рапорт о неудавшейся операции под Сюйренью, виновником провала которой был Гаманенко. Конечно Гаманенко! Больше некому!

— Разрешите, товарищ оперуполномоченный! — сказал посетитель, переминаясь с ноги на ногу, — Я тут должен кое-что сообщить!

— Присаживайтесь! — буркнул Фишман, довольный тем, что с каждым днем сознательных граждан становилось все больше и больше, — Я внимательно слушаю Вас!

— Так вот! При белых я был личным шофером генерала Туркула, а на самом деле, собирал сведения для товарища Фрунзе и проводил агитацию среди обманутых граждан! Надо сказать, что Туркул до сих пор считает меня своим. Вы понимаете, что я ответственный работник и мне не нужно, чтобы меня порочили перед партией и народом.

— И кто же этим занимается? — улыбнулся Фишман, — Агенты Черного Барона? Они представились?

— Не знаю даже как сказать! — продолжил Галдин, — Ко мне сегодня утром пришел красноармеец. Явно не местный, искал квартиру. Я сказал, что койки не сдаю. Тогда он показал мою и Туркула фотографию и попросил передать записочку некоей Анне Генриховне Гросснер, проживающей с мужем на Приморском бульваре.

— Вот ты и попался, старая контра! — подумал Фишман, а вслух, — Записка при Вас?

— Вот, посмотрите! — протянул Галдин обрывок серой бумаги, — Что-то не по-нашенски!

— Когда надо передать записку? Мы должны вывести белую контру на чистую воду! — заявил Фишман, встал из-за стола, и прошелся по кабинету, — Вы передадите записку из рук в руки, и ни о чем не беспокойтесь. Наши товарищи сделают все остальное.

— Около восьми вечера я должен быть на Приморском, — пробормотал Галдин, — Боже, когда это закончится?

— Скоро Мировая революция и тогда будем спокойно жить, и работать! — успокоил посетителя Фишман, — А сегодня, без четверти восемь покажитесь на Графской пристани и ровно в восемь идите к дому, где живут Гросснеры. Передайте письмо и сразу уходите!

Фишман, тщательно выводя буквы, снял копию с послания, улыбнулся, пожал руку сознательному гражданину и отметил пропуск на выход. После ухода бывшего белогвардейца, пусть и по необходимости, но белогвардейца, Фишман опять раскрыл «Молот ведьм» и удовлетворенно хмыкнул. В его представлении Анна Генриховна была самой настоящей ведьмой, а ведьм следовало пытать и пытать так, чтобы не повторяться, а добровольное признание лишь усугубляет вину.

— Игнат!

— Что опять за спешка! Бумаг чертова прорва, а когда их печатать? — возмущался младший командир, — Без машинистки уже никак!

— Позови товарища Алксниса! Очень срочно! — не обращая внимания на причитания помощника, приказал Иосиф.

И снова изучение книги. Фишман уже жалел, что минули те времена, когда во имя святой цели можно было не стесняться в средствах. Почему есть классификации ведьм, а классификация контрреволюционеров отсутствует? Сжечь пару сотен контриков для проформы и сразу станет легче жить.

— Что читаем, Иосиф? — поинтересовался худющий и высокий как жердь литовец, входя в кабинет, — Ого! Хотя перевод и паршивый! Знаешь, я ведь учился на историко-филологическом, и подобной пакости начитался по самое не хочу. Что там у тебя стряслось?

— Перевести можешь?

— Посмотрим. Так! Однако, скажу я тебе! Обычное любовное послание, а вот тут кое что-о! Ровно в полдень на нашем месте! — зевнул Алкснис, — Ну ладно, занимайся дедукцией, а у меня работы до чертовой матери!

— Чем заниматься? — переспросил Фишман, но литовец уже вышел.

И снова книга. Иосифу очень понравился вопросник дознавателя, четкий, логичный и не оставлявший обвиненному ни малейшей лазейки к оправданию. Конечно, акт веры с предварительным удушением можно считать малодушием, но сам факт интересен тем, что за чистосердечное раскаяние надо платить и платить хорошо.

Чекист закрыл глаза и представил сотни и сотни костров, на которых корчились белые гады. Приятно, черт побери! А на трибуне стоит товарищ Ленин и вместе с пролетариатом поет «Интернационал» и чем ярче пламя, тем сильнее льется песня. И от этого гимна контру сгибает сильнее, чем от огня.

— Иосиф Яковлевич! Товарищ Фишман! — вторгся посторонний голос и прервал призрачный триумф, логичный ответ за «кровавое воскресение» 1905 года.

— А! Что случилось, Поликарпыч? — очнулся Иосиф и нервно закурил.

— Вас срочно вызывает товарищ Андрианов! — сообщил Игнат и опять покосился на книгу, — Тьфу, белиберда сраная! Уберите тую мерзость с глаз, бо в печку кину!

— Я тебе кину! — ударил кулаком по столу Фишман, — Тупица! Поучись с мое, а потом вякай!

Иосиф аккуратно запер книгу в ящик стола, вышел из кабинета и по длинному коридору направился в кабинет начальства. По дороге с кем-то здоровался, отвечал невпопад на вопросы коллег, а сам размышлял о проблемах «красной» инквизиции и «белых» еретиков.

— К Вам можно, Валентин Маркелович? — спросил Фишман, заглядывая в кабинет.

— Заходи, Иосиф! — ответил начальник, отложил в сторону папку и зевнул, — Поговорить надо! Посидим, покурим, чайком побалуемся и побеседуем о всякой всячине!

Фишман боязливо присел возле стола, достал папиросу и нервно размял табак.

— Что же произошло под Сюйренью? Я внимательно слушал бред, который ты нес в госпитале и ничего не понял! Призраки, ожившие рыцари и прочий бред, напомнили мне дешевый авантюрный роман. Кто такой Кернвальд? — говорил Андрианов, разливая по чашкам ароматный чай, — Тебе пришлось ампутировать руку, а ты все причитал о потерянных ногах! Уже хотели вызывать из Бахчисарая психиатра, но ты во-время очнулся.

— Я, Валентин Маркелович, мало что помню! — вздохнул Фишман, — Вышел на переговоры с Ахмедом, выстрел и больше ничего не помню. Отрядом командовал Гаманенко. А Кернвальд? Странно, что я о нем вспомнил. Мы учились в гимназии. Он был на несколько лет старше и постоянно издевался, называя меня «жидовской мордой». Потом встретились на фронте, и я его приказал спалить в топке бронепоезда, который мы отбили у шкуровцев.

— Так, так, так! Добрая душа у тебя, Иосиф, а главное отзывчивая, почти человеколюбивая! — улыбнулся Андрианов, — Ты материалы последнего пленума ЦК читал?

— Просмотрел, но подробно не читал, — промямлил Фишман, — А что?