Борис Усенский - Берега Ахерона

— Дрозды улетели на юг-г! — глухо, словно из Преисподней, прокаркал голос, в котором не было ничего человеческого.

— Еще не осень! — последовал ответ Дроздова и связной в нерешительности остановился, словно не мог преодолеть какую-то невидимую черту, — С кем имею честь, сударь?

Связной молчал, лишь как-то странно сопел, словно страдал насморком, или еще какой хворью. Безмолвие затянулось до неприличия. Дроздов сделал шаг навстречу и застыл словно статуя, неподвижная, пугающая своей реалистичностью. Андрей мрачно смотрел на фигуры с серпами и их предводителя, мрачного демона со сверкающей косой в руках. Чудище удивленно взглянуло на Морозова, не поддавшегося колдовству, источавшего силу, темную и неприятную для его демонического естества.

Мир стал другим, более осязаемым и Морозов даже несколько растерялся, увидев, что деревья загорелись бледным фиолетовым светом, усиливая и без того острое чувство нереальности событий. И опять, как в горах Тавра, ночь сменилась пасмурным днем. Исчезло кладбище, и капитан снова был жрецом, мудрым и непреклонным выразителем воли древней богини. Не могла или не хотела помочь богиня. Кто их поймет этих богов, богинь и мелких демонов! Вот и выкручивайся сам приват-чернокнижник.

А в ушах стоял презрительный смех существа упоенного силой, близкой победой под лязг серпов призрачной стражи. Они сжимали кольцо, подходили все ближе и ближе, повинуясь странному ритму. Словно сертаки танцуют, мерзавцы! Ну, так потанцуем вместе. Ощущения Андрея настолько обострились, что казалось, будто демоны двигаются непозволительно медленно. Серпы в самый последний момент разрезали пустоту, и ночь прорезало недовольное шипение.

Но что это? Неужели царица смилостивилась? Лунный металл перстня засверкал, переливаясь всеми цветами радуги, и рука налилась тяжестью серебристого меча. Призрачное оружие! Ничего себе призрачное! И новый аккорд сначала зазвучал диссонансом, а потом слился с мелодией. Серпы жалобно вскрикнули от боли.

Что-то скользкое, ледяное охватило ноги и выбило из ритма. Теперь уже адские серпы частенько успевали коснуться тела и ранили. Да раны те были не телесные, а иные! Силы медленно, капля за каплей покидали тело и мышцы цепенели, и сил едва хватало на отражение ударов. Танец со змеями! Тоже мне жрица Нагга!

Коса едва не снесла голову, и демоны с недовольным шипением растворились во мраке, из которого выползли. Что-ж, костлявый, решил сам добить? Ave Deva, morituri te salutant! [5] Радуйся Дева, идущие на смерть приветствую тебя (лат.) И они застыли друг перед другом на мгновение, словно примеряясь, обратились мысленно к сильным мира сего и увидели два пальца опущенных вниз.

Андрей увидел, как демон покачнулся, неуверенно сделал пару шагов и расстаял, словно его не было, а поединок, вымотавший все силы, казался невероятным сном. Сном? На месте гибели потустороннего чудища лежал человек, мертвый, мертвее не бывает. Обычный человек был, в потертом пиджачишке, ношеных переношеных сапогах. Короче, роботяга роботягой. Но был! И, холодный, задубел сверх всякой меры. Сколько же ты тут лежишь, друг сердечный?

Капитан присмотрелся к покойнику, посветил спичкой в остекленевшие глаза и покачал головой. Только этого не хватало! Призраки призраками, но бесплотное суду не подлежит, а вот «контрики», как выражаются местные товарищи, вполне, более чем вполне.

— Ты формено, спятил! — возмутился Дроздов и ногой перевернул труп, — Связного угробил! Я только хотел шаг сделать, а ты уже дров наломал!

— И тут же заставил окоченеть! — огрызнулся Морозов.

— Хрен тебя поймешь! Это тебе не в подвале с киркой ковыряться! Тут, согласно уставу, думать не надо! Идем отсюда!

— Стой, Саша!

— Чего ты там увидел? Решил заупокойную молитву прочитать? — сплюнул на землю Дроздов и закурил.

— Боже! Этого не может быть! — перекрестился Морозов, — Но почему! Этого не может быть!

— Платочек дать, крокодил страдающий?

— Саша! Заткнись, ради всего святого! Это же Пашка, брат Ани Гросснер! И я его не убивал, лишь… Все-равно не поймешь! Господи!

Андрей обыскал карманы покойника, но ничего не нашел, даже документов, лишь медальон с изображением Святого Павла. Не помог тебе праведник, не охранил от демонов, а продал им если не душу то тело. Да причем тут святые и нечестивые! Нельзя быть ангелом в Аду!

Далеко не впервые Фишман ночевал на работе, а тут что-то страшно стало и тоскливо. Иосиф проснулся, зажег спичку и посмотрел на часы. Начало второго ночи и на улице темень, хоть глаз выколи. Сон куда-то улетел и, ощущение такое будто сдернули одеяло и водой окатили. Иосиф нервно закурил, подошел к открытому окну и вдохнул тяжелый, необычно горячий воздух. Будто море исчезло и, вместо него появилась, сбежавшая из Туркестана, раскаленная пустыня.

— Кто!…, - испуганно крикнул чекист, обернулся и замер от неожиданности.

В кабинете появилась весьма странная процессия, из ничего появилась, словно кошмарное сновидение. Темные фигуры остановились перед столом, и Фишман увидел лица холодных, безжалостных судей. Иосиф поискал взглядом демонка, и не нашел. Вот тебе и договор! Все здесь собрались, сволочи. Кернвальд с итальянской сукой. Гаманенко, покрытый коркой запекшейся крови. Посиневшая гадина, мадам Гросснер, в кругу пущенных в расход дамочек.

Иосиф попятился к стенке, когда мертвецы, стали подходить, вытянув перед собой руки. Все! Дальше некуда! Плечи коснулись шершавой стены, и комиссар закрыл глаза. Ничего не произошло и не хотело происходить. Иосиф приоткрыл сначала один глаз, потом другой и с удивлением отметил, что наступило серое, покрытое тучами утро.

Фишман поставил в подсобной комнатушке чайник, потрогал рукой трехдневную щетину и нехотя стал намыливать подбородок. Сон не сон, а таки неприятно и, чего греха таить страшно. От неожиданного стука в дверь Иосиф вздрогнул, и щеку прочертила кровавая полоса.

— Кто там! — недовольно крикнул оперуполномоченный, — Ч-черт побери!