Борис Усенский - Берега Ахерона

Рыцарь поднял забрало шлема и Дроздов узнал давно погибшего друга-соперника Владимира фон Кернвальда. Откуда он взялся? Молния сбросила рыцаря с коня, превратила его в пепел, и в тот же миг отряд арбалетчиков исчез. Только две монахини, в одной из которых Александр узнал Анну Гросснер, склонились над оплавленными доспехами. Вот и Владимир умер дважды, теперь уже навсегда.

Странные демоны в черных рясах входили в ворота, а в небе опять захлопали крылья нечисти. Неожиданно щиты гоплитов стали разлетаться на мелкие осколки, и фаланга распалась. Словно сухие тростинки треснули уже бесполезные сариссы и сражение превратилось в цепь поединков.

Морозов приготовил парочку древних заклинаний, но увидел предупреждающий жест богини. И тут стены цитадели дрогнули, посыпалась со стен штукатурка, упали бронзовые светильники, вскрикнул летописец Сириск и затих, сжимая в руке стилос. К ногам царицы упал свиток, повествующий о последних днях истинного Херсонеса, рукописи, которую никто не прочтет. Из стенного пролома сверкнула молния, и Дева рухнула на пол возле дымящегося трона.

Дроздов оказался в самой гуще сражения, махал мечом как заправский гладиатор, сдерживая натиск врагов. Диофант был рядом. Понтиец отбросил бесполезный щит и рубился двумя клинками. Демоны в рясах оказались достойными противниками, достойными и беспощадными, пропахшими серой. Оружие гоплитов их беспокоило слабо, но от меча верховного стратега мало кто уходил. Последняя гвардия погибала. В это время крепостные стены задрожали и начали осыпаться каменным дождем.

Диофанта и нескольких гоплитов захлестнула черная волна. Дроздов, размахивая мечом словно дубиной, прорвался к лестнице. Крылатый демон опустился за спиной подполковника, и ударил когтистой лапой. Александр скатился на пару ступеней вниз, попытался встать и не смог. Тело словно налилось свинцом и пальцы, как у каменной статуи на афинском акрополе. Меч на соседней ступеньке, можно коснуться рукояти, но не взять в ладонь. Враг совсем близко, и тут оцепенение исчезло, словно его и не было вовсе. Демон окутался едким дымом и беззвучно взорвался. Александр бросился туда, где мелькнула тога главного жреца.

Нескончаемым потоком войско Люцифуга входило в стены Херсонеса, разрушая то, что еще не было разрушено. Мятежный ангел чуял, что еще не все окончено, и гнал свое воинство на поиски последних фигур, еще остававшихся на шахматной доске. Лишь несколько ходов оставалось жить Базилиссе, и в небе над призрачным Херсонесом появилась самодовольная улыбка князя Тьмы.

Стратег и жрец выбрались из цитадели за миг до того, как она превратилась в груду каменных обломков. Стратег нес бесчувственную царицу, невероятно легкую, почти бесплотную от потери сил. Жрец шел сзади, готовый применить заклинания, древние еще во времена основания Херсонеса. Нелегко ощущать себя добычей, по следу которой идут загонщики, уверенные в быстрой победе.

Навершие посоха засияло призрачным серебром, и парочка самых нетерпеливых охотников растворилась в белесом пламени. Молния ударила в землю рядом со жрецом, но он не отступил, а поднял правую руку и произнес заклинание Гекаты. Подействовало. Протяжный вой, постепенно затихая, откатился в сторону цитадели.

Дроздов усадил царицу на обломок колоны и мрачно осмотрелся. Люцифугова свора отстала, пока отстала, чтобы насладиться победой. Дева приняла облик Лунной Охотницы, попыталась натянуть тугой лук, но не смогла и снова стала пышнотелой матроной не первой молодости. Богиня уже не сражалась, лишь с трудом выдерживала гипнотический взгляд Врага и молчала, ожидая развязки.

- даже не прошептала, а скорее подумала Дева, и была услышана, к сожалению, не только верными воинами.

Город, умерший дважды, еще был городом, но сквозь плоть, в лунном свете, уже проступали обглоданные каменные ребра. Дом Гикии миновала волна разрушения, и беглецы остановились там, чтобы перевести дыхание и собраться мыслями. Почему дом проклятой архонтессы? Этого не знал жрец, а стратег даже не догадывался. Они просто шли, повинуясь призрачному зову, к заветной цели.

Усадьба была пуста, и только запах тления царил в покоях дочери Ламаха. Дроздов устроился в прогнившем кресле, положил на колени меч и достал гемму с портретом Гикии. Сколько можно терпеть? Как он устал от крови, от потерь тех, кто ему дорог и от бесконечной дороги.

— Идем, твоя святость! — приказал стратег и взял на руки царицу.

Главная улица превратилась в сверкающую реку, поток лунного серебра. Казалось, что ноги ощущают стремительное течение, недовольство смертными, нарушившими привычный порядок вещей. Святилище Врат оказалось рядом с домом архонтессы. Каждый шаг давался с трудом. Тело базилиссы наливалось весом, и вскоре стратег с трудом передвигал ноги. И враги рядом, окружили святилище и ждут, когда жертва сама попадет в западню. Зачем трудиться, бегать за добычей, когда она сама идет в лапы.

Владение, некогда принадлежавшее главному номофилаку, превратилось в пристанище чернорясных демонов. Жрец поднял посох, посмотрел на полную луну и тяжело вздохнул, ощутив неизбежную развязку. Молча принял мудрец меч из рук стратега, и демоны взвыли от злости и боли. Посох разлетелся от ударов дьявольских серпов, но меч был неотразим, ибо в нем была сила всех архонтов, правивших Херсонесом. На миг враги дрогнули, сломали строй и стратег, из последних сил бросился к заветным ступеням.

Морозов сбросил тогу, и остался в короткой тунике. Так удобней сражаться. Меч сверкал раскаленным серебром, становясь, все короче после поражения цели. Вот уже в руке не меч, а просто длинный кинжал, нож и все, только дымящаяся рукоять. Жрец отступил к ступеням, где стратег с трудом нес тело царицы. Впереди только невыносимо яркий свет, а сзади яростный вой преследователей.

Жрец остановился, хотел сотворить последнее заклинание, но только захрипел, когда серпы вспороли грудь. Стратег взвыл от боли, опуская богиню в колодец лунного серебра, ибо казалось, что пламя жгло саму душу. Ворота захлопнулись, и только тьма заклубилась в древнем алтаре. Тела последних воинов Херсонеса вспыхнули чистым пламенем и сгорели дотла. Демоны в страхе отшатнулись, и завыли в ожидании гнева Повелителя. Добыча, ценнее которой не бывает, ускользнула из лап князя Люцифуга.