Кирстен Уайт - Моя душа темнеет

Лада повернулась, чтобы уйти, но Хюма похлопала ладонью по месту рядом с собой. Лада нахмурилась, ссутулилась и прислонилась к стене, глядя на Хюму прищуренными глазами.

– О чем вы хотели поговорить, Хюма? – спросил Раду. Чем дольше она находилась здесь, не называя им причину, тем больше он нервничал. Почему Мехмед до сих пор не вернулся? Не случилось ли чего в Эдирне? А вдруг Хюма приехала сюда, чтобы рассказать им, что их заговор был раскрыт, и Мехмед их ненавидит?

Раду сжал кулаки так, что побелели костяшки.

Хюма не обратила на него внимания, подбирая цветные нитки, тянувшиеся из ее вышивки.

– Скажите, вы когда-нибудь слышали о Феодоре Византийской?

Лада с раздражением посмотрела на Хюму.

– Она что, тоже умела вышивать?

– Нет, она была проституткой.

Раду сидел на скамье рядом с Хюмой, смущенный, но заинтригованный. Судя по началу истории, Хюма не собиралась рассказать им, что Мехмед хочет их убить за то, что они отняли у него престол.

– Она жила около тысячи лет назад в Византии, когда Византия была еще Византией, а не одиноким тоскливым городом, цепляющимся за жизнь внутри своих стен. Ее отец дрессировал медведей, а мать была актрисой. – Хюма произнесла слово актриса с понимающей ухмылкой, подразумевающей все остальные обязанности, которые выполняла актриса. – Феодора пошла по ее стопам и стала довольно успешной во всем, за что бралась. Существует несколько интересных историй об ее ранней жизни. Но я их опущу, потому что они непристойны для смешанной компании. – Она взглянула на Раду, который смотрел в сторону, изо всех сил стараясь не покраснеть. Он не понимал, почему она считала приемлемым поделиться этими историями с Ладой, но не с ним.

– Зачем вы нам это рассказываете? – безразличным тоном спросила Лада.

– Делаю тебе одолжение. Будь снисходительна. Через много лет Феодора, в конце концов, приняла христианство и стала жить честной, но простой жизнью. Она пряла шерсть рядом с дворцом. Именно там она повстречала Юстиниана. Императора Юстиниана. Возможно, его привлек ее ум, скромное происхождение, ее… опыт. Забыв обо всем, он в нее влюбился. Он отменил правила, не позволявшие ему жениться на актрисе, и ее короновали императрицей. Не супругой императора, как вы могли подумать. А полноценной императрицей, полноценной партнершей своего мужа. Представьте себе. – Хюма замолчала, ее взгляд смягчился и устремился вдаль. Затем она снова стала собой. – Прежде она развлекала мужчин со сцены и за кулисами, а теперь правила всей Византией. Она подавила мятеж тогда, когда ее муж бы сбежал, усовершенствовала законы для всех женщин и помогла отстроить самый красивый кафедральный собор в мире – Святую Софию. Он по сей день стоит в Константинополе как свидетельство того, что Феодора и ее супруг сделали вместе. – Хюма наклонилась вперед. – Она никогда не брала в руки сабли, но тридцать тысяч предателей умерли по ее приказу. Она была проституткой, склонявшейся перед каждым мужчиной с достаточным количеством монет, а потом женщиной, которая ни перед кем не склонялась. Думаете, она сделала все это, одеваясь в шаровары?

– Ей все же потребовался мужчина, – сказала Лада, глаза которой превратились в узкие щелочки.

Хюма обнажила зубы в предательском подобии улыбки.

– Ты отлично поняла эту историю. – Она закашлялась, сухо и громко, и прошло некоторое время, прежде чем она снова смогла заговорить.

– Может, вам что-нибудь принести? – спросил Раду.

Она махнула рукой.

– Я понимаю твою позицию лучше, чем ты думаешь, – сказала она Ладе. – Но ты сдерживаешь Мехмеда. Прими решение, Лада. Если не хочешь выходить замуж за моего сына, отпусти его.

Лада встала и прошипела:

– Я его не держу!

Раду тоже не мог поверить в то, что услышал.

– Разговоров о женитьбе не было, на ком бы то ни было! – Он посмотрел на Ладу, ожидая подтверждения. Их на свете только трое, так есть и так было всегда. Не было такой любви между Ладой и Мехмедом, какую бы не разделяли Раду и Мехмед. Нет, он бы это заметил. А Раду и Мехмед являли собой союз верного братства, который, несомненно, делал их более близкими, чем любой союз, который Мехмед разделял с Ладой.

Хюма покачала головой.

– Мехмед хотел вернуться в Амасью немедленно. Я убедила его остаться в Эдирне, чтобы обрасти связями, создать основу для своей власти. С тех пор, как он ушел, мало что изменилось. У меня нет ничего, даже уважения мужа, – она выплюнула это слово как сгнивший финик, – и обещания сына, что он когда-нибудь станет способен удержать трон, который я для него охраняла. Ему следовало бы использовать для своей выгоды его успех против Хуньяди, а не умирать от тоски и стремиться вернуться в это заброшенное место. Но он был так счастлив здесь со своими дорогими, верными друзьями, что он не обращает внимания на по-настоящему важные вещи. Поэтому говорю тебе еще раз: отпусти его на свободу.

Холодная ярость Лады была почти ощутима.

– Простите мне мое замешательство. Свобода – это не то, с чем я хорошо знакома.

– Это глупо. – Раду вытянул вперед руки и попытался говорить легко и непринужденно. – Все это время Мехмед учился, готовясь править. И нам никогда его от этого не удержать. Вы же знаете, что мы бы сделали – что мы сделали – все, чтобы его защитить.

– О да, знаю. Но он этого не знает, не так ли? И если я вдруг заподозрю, что вы двое стоите у меня на пути, я уберу вас, не колеблясь.

В жилах Раду похолодела кровь. Несомненно, Хюма бы их убила. А еще хуже то, что она могла бы сказать Мехмеду правду о том, как он лишился трона. Тогда они потеряют его навсегда. Раду не представлял себе жизни без него.

Хуже того – он прекрасно представлял себе жизнь без Мехмеда. Он провел так все годы своего детства, и ему никак не хотелось вновь погружаться в эти одиночество и холод, даже если рядом с ним будет Лада.

Хюма встала, уронив драгоценный лоскут ткани на пол.

– Меня ждут дела. Не забудьте то, о чем мы говорили. – Уходя, она наступила на вышивку, как будто сотни часов кропотливой работы над стежками ничего не значили.

Через две недели после неприятной встречи с Хюмой и ее скорого отъезда в столицу, целый месяц спустя после того, как янычары вернулись, а Мехмед – нет, Лада снова находила любые отговорки, чтобы не тренироваться с солдатами Николае. Все изменилось. Прежде она прилагала все усилия, чтобы доказать, что она самая быстрая, самая умная, самая беспощадная. Но после развратного нападения Ивана и защиты Николае она увидела, что все это не имело смысла. Она никогда не станет лучшим янычаром, потому что она никогда не станет янычаром. Она никогда не станет могущественной сама по себе, потому что навсегда останется женщиной.