Кирстен Уайт - Моя душа темнеет

– Но я думала, что с этим браком… и что у Мехмеда наследник…

Хюма мрачно рассмеялась.

– Ребенка от наложницы вряд ли можно считать гарантией. А брак с туркменским кланом, с которым мы уже заключили союз? Это поступок рассчитан на укрепление, а не на созидание. Не на то, чтобы расширяться или создавать власть и связи для Мехмеда. Это укрепит Мурада и не даст никаких преимуществ Мехмеду. Ребенок и невеста не играют никакой роли. Они ничего не меняют.

Что-то в груди Лады расслабилось. В душной комнате стало легче дышать.

Хюма посмотрела туда, где отец Ситти-хатун, слегка опьяневший, возбужденно беседовал с несколькими пашами, которые смотрели через его плечо туда, где бы им гораздо больше хотелось оказаться в этот момент.

– Ты знаешь, что два месяца назад у Мурада родился сын? – спросила Хюма. – Это такое счастье, что он произвел на свет еще одного мальчика. – Хюма замолчала, и Лада услышал жуткий скрежет, который, как она предполагала, исходил от зубов Хюмы. – Он нарочно устроил эту свадьбу так скоро, чтобы все узнали о новом наследнике от самого Мурада. Разве не похоже, что, пользуясь мощной поддержкой верного ему Халил-паши, Мурад решил подождать еще пару десятков лет в пользу более уступчивого наследника?

– Все это не для Мехмеда. – Лада устало прислонилась к стене, увидев, наконец, что на самом деле представлял собой этот праздник. Она знала, что должна чувствовать боль, должна беспокоиться за Мехмеда, злиться на него, но она не ощущала ничего, кроме огромного облегчения. Этот мир, эта сверкающая поэма могущества и власти, в которой для нее не нашлось слов – все это было не его. Знал ли он об этом сам?

– Нет. Мурад напоминает всем нам о том, что он по-прежнему силен, в том числе и как мужчина, и что он никуда не уходит. Что Мехмед принадлежит ему и что… – Хюма остановилась и закашлялась. Внутри нее что-то заклокотало. Это был тот же кашель, что и во время ее приезда к ним в Амасью, только еще более сильный.

Хюма достала из рукава платок и вытерла лицо. Слой пудры стерся, обнажив темные круги под глазами и впадины там, где прежде красовались полные щеки. Ее губы растянулись над зубами, и вся их чувственная полнота исчезла в гримасе ненависти.

– Меня лишили всего, что я построила, всего, к чему я стремилась. Я не могу с этим смириться. Я взяла от него все, что могла, и все же он взял больше. – Она следила взглядом за Мурадом, как будто выслеживала добычу, которая находилась слишком далеко, чтобы ее можно было убить.

В этот момент Хюма перестала представлять для Лады угрозу. Она стала ее сестрой. Мурад взял их обеих, принудил жить в стране, в которой они не хотели, жизнью, какой они не хотели.

– Мы его убьем, – прошептала Лада.

– Я пыталась.

– Я это сделаю.

Хюма задумчиво наклонила голову и вздохнула.

– Нет. Я не сомневаюсь в том, что ты смогла бы вонзить нож ему меж ребер, но тебе потом не остаться в живых. Для тебя это не победа. Останься с Мехмедом. Он – наша самая большая надежда. Нужно защитить нашу инвестицию. – Она приложила сухую и холодную ладонь к щеке Лады, ее лицо стало почти нежным. – Выходи за него замуж тоже, если хочешь. Я была неправа, когда отговорила тебя. Добивайся для себя жизни, какой хочешь, любыми способами. Никто за тебя этого не сделает.

Она кивнула в сторону молодых людей в тюрбанах и плащах, которые стояли толпой возле шатра Мехмеда. Раду стоял в центре этой группы и смеялся, резко выделяясь даже сквозь дымку от ладана.

– Взгляни на своего брата. Люди готовы вырвать собственные сердца, чтобы освободить место для него. Ему никогда не придется марать руки.

Она вытянула руки перед Ладой и улыбнулась.

– Но руки, окрашенные в красный цвет, делают то, что нужно. – Она выпрямилась, вернув совему лицу привычное выражение игривой чувственности, хотя эта маска смотрелась на ней уже не так гармонично, как в последний раз, когда Лада ее видела. Затем багряным облаком уплыла прочь.

Время бежало незаметно. К Мехмеду было по-прежнему не подобраться. Шла четвертая неделя свадебных гуляний, и Лада не знала, как они все еще не умерли от чрезмерной радости. Даже Раду сейчас мог бы послужить для нее подходящим отвлечением, но он всегда был либо окружен людьми, либо его просто не было видно. Она не знала, куда он исчезал. Возможно, на празднования по поводу этого празднества, где еще более нарядные люди старались оказаться поближе к нему и к его сладкой лести.

Лада все продолжала думать о том, что сказала Хюма. Еще никогда положение Мехмеда не было столь опасным. Лада отчетливо помнила, что произошло, когда они были в Эдирне в последний раз. Она до сих пор порой просыпалась с привкусом крови во рту, чувствуя кость на зубах, а ее рука судорожно нащупывала кинжал и не находила его.

Николае, только что освободившийся от дежурства, вздохнул. Он шел рядом с ней. В казармах было темно, и они остановились перед входом, прислонившись к стене. В ночи тяжело висел аромат цветов, но здесь Лада хотя бы могла дышать. Темнота нравилась ей куда больше, чем весь этот искусственный, вымученный свет свадебной бессмыслицы.

Николае снял белую янычарскую шапку и протер взмокшие от пота волосы.

– Я понимаю, почему тебя тревожит безопасность Мехмеда. Я с тобой согласен. Но есть разница между тем, когда Мехмед был здесь в последний раз, и сегодняшним днем.

– И в чем же разница?

– Прежде он находился под охраной старых янычарских войск. У них была постоянная дислокация в городе. У них была своя собственная политика, собственное верноподданство, и ни одно из них к нему не относилось, что делало его уязвимым. Теперь он под нашей защитой. Мы с ним уже долгие годы. И он уже не ненавистный зилот, не щенок, которого мы не уважали и не стремились защитить. Мы боролись под его началом, а теперь будем бороться за него. В наши рядах нет места предателю. Ты же это знаешь, Лада. – Он хлопнул ее по плечу. – Пусть Мехмед лучше волнуется о том, как порадовать свою юную невесту. А мы будем беспокоиться о том, как его защитить.

– А о чем беспокоиться мне?

– Ни о чем! Отправляйся спать, маленький дракон. Это приказ. – Он вошел в казармы, присоединился к своим товарищам-солдатам и оставил Ладу одну наедине с ее тревогами. Они были плохими спутниками: изводили ее придирками, тянули за волосы и нашептывали ей в уши страшные вещи.

Мехмед умер. Мехмед влюбился. Мехмед забыл о ее существовании. Все забыли о ее существовании. Она продолжает жить в мире, которого ни чуточку не беспокоит, жива она или нет. Продолжает существовать в мире, в котором ее больше никто никогда не поцелует.

Лада беспокоилась о том, будет ли она поцелована снова! Вот что сделал с ней Мехмед, его проклятые губы и язык!