Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 1

— Прочтете при мне. Я не имею обыкновения читать письма своих родственников. Первым.

Глотать письма глупо, но читать об Олафе Бруно не будет. Что же там произошло?! Эсператия почитает самоубийство грехом, но можно просто не пить лекарств, просто подняться в бурю на обледеневшую крышу, просто пойти вдоль обрыва, не глядя под ноги… Руппи, демонстративно пожав плечами, взял со стола футляр с морским пейзажем. Острые лучи вспарывали черные тучи, по свинцовому злому морю неслась стремительная серебряная полоса… Совсем как тогда, в последний день «Ноордкроне».

«Ведьмы плачут, — так начать мог только Бешеный, — не забывайте об этом! Что до прочего, любезный Фельсенбург, то вы наверняка забыли о вашей свите, а она, между прочим, по-прежнему требует места и точит когти о дядюшкину память. Вы не замечали, что кошачьи плачи тише людского молчания? Объясните принцу Бруно, что шкипер Клюгкатер — честнейший человек и истинный дрикс, и ваш мундир вновь покроется белой шерстью. Берегите своего фельдмаршала, он не читает Эсператию и не проигрывает сражений; впрочем, первое есть следствие второго, так что не давайте ему проигрывать, а кэналлийское у вас будет…»

С Олафом все было хорошо — то есть, конечно же, плохо, но по-прежнему, а Бруно… Передавая послание Бешеного фельдмаршалу, наследник Фельсенбургов веселился, как школяр, которому посчастливилось подсыпать придире-ментору нарианского листа.

Окна апартаментов его высокопреосвященства выходили в один из малых хандавских садов, где имелся свой ручеек. Лучшего нельзя было и желать!

— Ставьте здесь, — велел Марсель паре загодя веселящихся адуанов и занялся сытым, но печальным кипарцем.

— Вам, сударь, повезло, — подбодрил губернатора Валме, — что я слегка мародер.

— «Слегка»? — попробовал уязвить превосходительный. — Валмоны всегда знали толк в грабежах.

— Это были ответные визиты, — напомнил виконт. — Но в чем-то вы правы — все крупные состояния наживаются неправедным путем. К счастью, наше уже нажито, поэтому я беру лишь то, что завораживает и потрясает. Ваших вооруженных красавиц или вот это, гм, сооружение. Попробуйте угадать его предназначение. Хотя, возможно, вам известен ответ.

Кипарец покосился на поспешающих адуанов.

— Палатка для полуденного отдыха? — предположил он.

— Не совсем. Вы когда-нибудь путешествовали в обществе своего завистника?

— Нет.

— Вы совершили ошибку. Субгубернатор, как вы знаете, слаб желудком, и слабость эта может настигнуть его везде. Будучи человеком предусмотрительным, он принял меры. Скоро вы все увидите сами.

— Так это — походное… — Губернатор замолк, подыскивая слова.

— Будьте проще, мы в дикой стране. Это походный нужник, который можно установить в любом месте, в том числе и над расщелиной и нешироким ручьем.

— Забавно, но необходимо. Человеку в чинах нельзя показываться подданным империи в недостойном виде.

— Несомненно, однако эта палатка являет собой нечто большее, нежели осознанную и овеществленную необходимость. Минуту терпения.

Адуаны, сдерживая смешки, заканчивали водружать на разборный мостик подобие портшеза. Сооружение делало честь породившей его мысли, а ведь сперва Марсель прошел мимо, приняв его за обозный хлам. Спасла бакранская любознательность: Жакна пощупал полог и обнаружил, что серый холст подбит пунцовым шелком, однако больше всего бакрана заинтересовали сундучок с орнаментом из странных цветов и кресло с круглой дырой, которую прикрывала расписанная такими же цветами крышка. С изящной ручкой в виде все того же цветка.

— Непонятно, — твердил бакран. — Как сидеть? Совсем неудобно.

Валме не выдержал, полез смотреть — и не пожалел. Будь Капуль-Гизайль не столь изыскан, он выдержал бы будуар супруги именно в таких тонах, а не будь бакран бакраном, он понял бы, что орнамент состоит отнюдь не из цветочных бутонов. Заинтригованный Марсель, памятуя о гайифских традициях, не стал возиться с замком, а призвал на помощь Мэгнуса, проломившего крышку с одного удара копытом. Ядовитая иголка таки была, и стерегла она книги и свитки!

Роскошно проиллюстрированные, они произвели бы в Лаик фурор. Если бы каким-то чудом там оказались. Особенно хорош был запретный Иссерциал — правда, иллюстратор явно предпочитал изображать дам, но как! Злоключения похищенной Элкимены соперничали с развлечениями знаменитых гальтарских распутниц, не было разве что птицерыбодур. Хозяин палатки-оборотня знал толк в теории! Что до ее применения, то бедняга вряд ли мог этим похвастаться, вот и грезил, сидя с книжкой над ручьем.

— Так что готово, — доложил хмыкающий капрал. — В лучшем виде.

— Прошу! — Валме галантно поднял полог. — Выбираете книгу, снимаете крышку и некий предмет одежды, садитесь. Все отлично продумано.

Превосходительный исчез в обители субгубернаторских грез, и Валме принялся выпутывать из гривы Готти очередные репья. Виконт чувствовал себя немного предателем, но кто же таскает в обозе обнаженную душу? Затейник получит от вернувшегося начальства одну из своих книжек и притихнет, ну а превосходительный, если повезет ему и Талигу, — обретет орден. Некоторую трудность являл собой «сбежавший» от Лисенка гвардеец. Если он не был с Капрасом откровенен, неожиданное прибытие превосходительного выбьет парня из колеи.

— Завтра поедем встречать казара, — поделился с псом виконт. — Кто гвардейца упустил, тому его и предупреждать. Хочешь пряник?

Котик счел вопрос бессмысленным, но обслюнявил хозяина и получил целых два пряника; посыпались крошки, на них из кустов выпорхнула дубоносая птица, а из сооружения — губернатор, и лицо его было… странным.

— И как вам оборотная сторона добродетели? — полюбопытствовал Валме. — Не правда ли, занимательно?

— О да! Знаете, виконт, я начинаю думать о нем лучше.

— В таком случае верните страдальцу хотя бы Иссерциала. Кстати, сударь, неужели бедный трагик останется под запретом и в великом герцогстве Кипарском?

— Я не могу ответить на ваш вопрос, — развел руками превосходительный. — Ведь я его прежде не читал.

— Ну так прочтите по дороге. Если все же решитесь нас покинуть.

— Пожалуй. — Лицо гайифца стало почти мечтательным. — Да, я еду, и чем скорее, тем лучше.

400 год К. С. 4-й день Осенних Волн

Ловушки бывают всякие. Бывают медвежьи и волчьи, а бывают маршальские и проэмперадорские: угодишь в яму с обещанием или, того хуже, с законом — не выберешься. Арно Савиньяк не зря приходился родичем экстерриору: слегка успокоившись, он понял — Гизеллу Ли с Райнштайнером не помилуют, как бы они ни сочувствовали бедолаге-полковнику. Именно поэтому братец не желает ее видеть и о ней слышать. Более того, он прав: нельзя миловать преступницу, которую осудил целый город. Своди кудлатая дурочка счеты с разлучницей, ее бы пожалели. Подругу законченного подонка, ничего не знавшую о его делишках, — тоже, но весь ужас был в том, что полковничья дочка знала про своего капитана все. Она мстила за получившего по заслугам мародера, и мстила человеку заведомо непричастному. Другое дело, что девица фок Дахе вряд ли соображала, что затевает.