Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 1

— Вы были у лекаря? — проявил заботу заявившийся минутой раньше полковника братец, до того сетовавший на Шарли. То есть не на Шарли, а на «вороных», уступивших на сегодняшних скачках витязям Карои. — Что вам сказали?

— Мне не нужен лекарь. Я полностью здоров.

— Вам виднее. — Человеку нужны не носовые платки и тинктуры, а приказы и дело. И не ему одному, к слову сказать. — Властью Проэмперадора направляю вас в распоряжение маршала фок Варзов. Он возвращается в строй и принимает командование над вновь формируемым в Придде корпусом. Фок Варзов прибывает в Акону дней через десять. Вам хватит времени, чтобы уладить дела?

— Они улажены, монсеньор.

— Приказ о вашем назначении будет готов утром.

— Благодарю Монсеньора. Разрешите идти?

— Идите.

Перебираться к столу Ли не стал, так и остался у окна, за которым разозлившийся на весь мир художник замалевывал дома и деревья черной тушью.

— Зверь ты все-таки, — хмыкнул Эмиль. — Иногда.

— Гораздо чаще.

— Тебе виднее. Хоть бы вина бедняге предложил.

— Бедняга может найти сколько угодно вина в кабаке. Вместе с закуской и утешителями. Ко мне он явился за другим и получил, что хотел.

— М-да, — изобразил глубокомыслие братец, — получить от тебя то, что хочется, редко кому удается. Если не считать не обремененных особой чувствительностью дам. Ты совсем не собираешься сегодня пить?

— Я собираюсь прогуляться. И даже соберусь.

— Знаю я эти твои прогулки… Будешь или мыслить, или занудствовать, я тебе тут не помощник.

— За бутылкой я делаю то же самое.

— Видел. Но сегодня, если ты вдруг забыл, надо пить за Росио.

— Кому надо? — Лионель пожал плечами и отвернулся к окну. Мазила за стеклами вконец разбушевался. Ему мало было сделать плоским и черным город — теперь он взялся за небо, размалевав его полосами самых диких цветов.

— Ли… — Эмиль уже стоял рядом. — Почему ты не хочешь пить за Рокэ?

— Потому что хочу для начала глотнуть вечера и ветра! А ты можешь сидеть здесь и глотать «Змеиную кровь».

— Поехали.

Брат был тих и краток; значит, что-то почуял, значит, нужно держать себя в узде еще крепче. Близнецы чувствуют друг друга, но Эмиль не забивает себе голову изломной ерундой, он не догадается.

— Повезло тебе. — Миг почти догадки остался в прошлом, и брат опять смотрел кавалеристом. — Эх, будь я Райнштайнером, я б из тебя все вытряс! Кстати, наш прекрасный барон поведал мне душераздирающую историю. Он не пьет выдержанную вишневку, потому что какие-то бергеры вздумали ею отравиться.

— Я это тоже слышал. — Они спускались по лестнице, привычно отвечая на приветствия, два таких похожих друг на друга маршала, только один знал, что пить сегодня не за кого. — Вишневое вино было ровесником отца жениха и за полсотни лет успело стать ядом… Эмиль!

— Дриксы?! — схватился за шпагу братец. — Драконы? Жабы? Где?! Вот мы им сейчас!

— Будь добр, помолчи.

Как же все просто! Просто и недоказуемо, а ведь фонтаны бьют не только водой, но и вином. Ну, или отравой…

С отвращением зла ясности не было, но от карги с рогами лисичка избавилась — мало того, узницу выпустили из дома! Чего удивляться, что Этери принимала гостей в саду. Том самом, где бириссцы с бакранами, позабыв о взаимной ненависти, самозабвенно убивали свихнувшегося прознатчика. Валме считал, что бесноватого, Бонифаций с ним соглашался, но истину знала разве что яма с известью, куда швырнули бренные останки. Воспоминания о нелепой драке настроения не портили — кровь давно смыли дожди, а Матильда с детства обожала резвиться под звездами, к тому же кагетские ночи все еще оставались теплыми. По крайней мере, до полуночи, да и о меховых одеялах хозяйка позаботилась.

— Не бойтесь, — шепнула она, протягивая, Леворукий его знает, который по счету бокал мансая, — блох в них нет.

— А почему я должна бояться? — не поняла развалившаяся на вышитых подушках алатка.

— Вы ночевали в казаронских замках, — объяснила дочь казара. — Увы, в провинции все еще полагают признаком знатности и процветания не чистоту, а золото и ломящиеся столы. Когда я приехала к мужу, я не сомневалась, что меня будут есть заживо, — однако в бакранских хаблах живут собаки и козы, но не кровопийцы. Это стало моей первой радостью…

Сколько радостей вместилось между отсутствием блох и встречей с убийцей отца, Этери не сказала. Она была молодцом, эта бледненькая кагетка, сперва принявшая навязанную ей судьбу, а теперь выворачивающая ее по-своему. Уж лучше так, чем гордо вырваться из золотой клетки и угодить в сундук со старьем.

— Ты умница, — от души похвалила Матильда. — Я себе сама жизнь похабила, а тебе — другие, но ты выкрутишься! На то ты и лисичка!

— Я предпочла бы хвосту крылья, — призналась Этери, покосившись на залитый светом большой стол, у которого лопали мужчины. Блох у сестрицы казара не водилось, но угощение было истинно кагетским. Матильда отхлебнула мансая и в упор взглянула на собеседницу. Последний луч давно канул за почерневшие горы, но ройя на обнаженной, по бакранскому обыкновению, шейке сияла закатным пламенем, будто злилась.

Еще бы, ее, такую красивую, взяли — и отдали! Она к подобному не привыкла и была права. Алатка сама не понимала, что на нее накатило, ведь красная звездочка была последней памятью о внуке. Пусть Альдо ее и спер, но не для кого-то, а для бабки, которую все же любил. Паршиво, с враньем, с отравой, но по-другому у обормота не выходило. Слепым вырос, точней — вырастили, и она первая постаралась. Теперь внук лежит в талигойском склепе, если, конечно, его оттуда не выкинули. А ведь запросто могли! Пакостил дурак многим, а мстить покойникам — одно удовольствие, да и дорожка проторена. Поганая дорожка, хотя для бесноватых в самый раз.

— Вы чем-то расстроены?

— Твою кавалерию, нет!

Чужие бокалы бить нехорошо, и Матильда удержалась, просто допила до дна и поставила на широченный подлокотник.

— Простите, — извинилась Этери. — Наверное, это тени от факелов, они так меняют выражение лица. Нам пора вернуться; я отозвала вас, чтобы поблагодарить.

— За фитюльку, что ли? — фыркнула ее высочество. — Я-то здесь при чем? Алва велел подарить, когда это будет уместно, но уместнее уже не будет.

Вранье, оно такое! Начнешь — не остановишься, закружит и понесет назло хоть бы и жадности! Ничего Алва не передавал, удрал, даже не подумав проститься, а женщине и нужно-то всего ничего! Намек на то, что, ляг карты иначе, случилась бы любовь, да не простая, а сказочная. Чтоб годами видеть лишь друг друга, да еще как в первый и последний раз. Кэналлийской скотине только и надо было задержать руку в руке, поклониться и быстро выйти…

— Любишь? — внезапно спросила Матильда. — Я пьяна, утром все забуду и вообще уеду… Надо бы завтра, да не выйдет, после мансая в седло лезть только Балинт мог. Плесни еще… У тебя здесь полно, а хуже не будет.