Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 1

— Я рада, — призналась девушка. — Теперь я вижу смысл смыслов и тень великого в малом и привычном.

Победитель многих врагов встал и слегка поклонился — эта талигойская привычка Мэллит тоже нравилась, но сейчас гоганни думала о былом. О великой беде, от которой ушел ее народ, пережив беду меньшую. Там были желтые пески и черные скалы, теперь они стали сукном и шелком, смутным запретом, в котором больше нет смысла.

— Все-таки, эр Лионель, вы нас напугали. — Нареченная Ирэной улыбнулась и принялась зажигать свечи. — Чужое прошлое слишком печально, чтобы стать нашим будущим, а к этому, если я правильно понимаю опасения барона Райнштайнера, все и склоняется.

— Несомненно, графиня, но барон не учел одну вещь. Шар судеб останавливают первородные. То есть мы.

Можно было выехать и завтра утром, но Бруно велел отправляться немедленно, и Руппи отправился. Поручение было не лучше и не хуже предыдущих — доставить генерал-интенданту Неффе-цур-Фрохе, готовящему армейские тылы к маршу, рескрипт фельдмаршала и лично убедиться, что приказ выполняется. Личное убеждение подразумевало объезд не то семи, не то восьми обозов и разговоры с самыми жирными из тыловых крыс.

Руперт мог бы поклясться, что Бруно предъявляет его армии, как наутро после свадьбы предъявляют гостям рубашку добродетельной невесты. Дескать, вот он, наследник Фельсенбургов и внук Элизы фок Штарквинд, прибыл к армии и состоит при главе рода Зильбершванфлоссе. Все братья кесаря заодно, так что извольте-ка, господа хорошие, отринуть эйнрехтскую дурь и вести себя как положено. То, что Фельсенбург для особых поручений пристрелил вышедшего из подчинения генерала и перебил с дюжину его сторонников, придавало демонстрации дополнительный вес. Еще бы! При фельдмаршале болтается отнюдь не папенькин сын и бабушкин внучек — молодчик и с клинком в дружбе, и с пистолетами, а идет за старым Бруно и не брыкается. Ну и вы идите.

Изображать из себя плюмаж на фельдмаршальской шляпе было не слишком приятно, но Руппи старика понимал. Бруно старался пускать в дело все резервы, а резервов было не густо: что имеешь, с того и ходи. Подвернулся родич — зашли с родича… Имелись в этом и хорошие стороны — во-первых, обедать с адъютантами и крахмальными салфетками пребывающему в постоянных разъездах лейтенанту приходилось через раз, во-вторых, брат Орест принялся окормлять свою вооруженную паству, а с адрианианцем можно было говорить если не обо всем, то о многом. Ну и наконец, подворачивалась оказия под благовидным предлогом повидать ребят Роткопфа, объясниться и еще раз подтвердить дарение Краба, благо Коро, которого Руппи переименовал в Морока, нравился лейтенанту все больше. Может, жеребцы Савиньяков и были лучше, Руппи это ничуть не задевало. Сегодня же проведший три дня над кормушкой с овсом мориск явил себя по всей обещанной фрошерами красе.

Сытая застоявшаяся лошадь — отменное средство от дурного настроения и верчения в мозгах. Конечно, если вы умеете ездить и любите летать. Почуяв на спине уже привычного всадника, а под копытами — звонкую подмерзшую землю, Морок бочил, разносил из кентера в карьер и самозабвенно изображал испуг, под предлогом коего то осаживал, то шарахался. Когда через час подобных развлечений безобразник малость выдохся, в голове Руппи не осталось ни единой посторонней мысли. Потрудившиеся на совесть мышцы мелко подрагивали, зато на душе стало на удивление легко. Потрепав мориска по лоснящейся шее, Фельсенбург вернулся на дорогу, где смиренно рысил положенный доверенному лицу фельдмаршала эскорт.

— Зависть — грех, — признался брат Орест, — но я сейчас вам завидовал.

— Я сам себе завидую, — усмехнулся Руперт. — Странное дело… Когда я в море, мне не надо ничего, кроме моря, а сел на лошадь — скакал бы и скакал! Все равно куда, лишь бы ветер в лицо.

— А когда вы в бою? В лощине вы казались не менее счастливым, чем сейчас.

— Даже так?

— Именно так.

— Буду знать. А несчастным я вам еще не казался?

— Разве что за столом у господина фельдмаршала, да и то, — монах подмигнул, — это было очень зубастое несчастье. Вы еще не говорили с командующим о талигойском способе борьбы с бесноватыми? Полковник Лауэншельд в этой части своей миссии не преуспел. Я, впрочем, тоже.

— Вся беда в Плютте, — живо нашел виноватого Руперт. — Взбесись он, Бруно поверил бы, но мерзавец просто решил переметнуться к Марге.

— Его сторонники не хотели терять победу, — напомнил монах. — Не забывайте, армейцы не видели эйнрехтских расправ, зато они отбили Гельбе и дошли до Южной Марагоны. Кажется, вам зимой предлагали повоевать на суше?

— Да, но кем бы я был, если бы бросил Олафа?!

— Я не об этом. Если б вы прошли маршем по фрошерскому берегу Хербсте, если б ломали и сломали врага у Трех Курганов, вы бы приняли перемирие?

— Вряд ли… Но то, что сделали с Гудрун…

— Я видел , что случилось с принцессой. Не надо мне об этом рассказывать. Вы, брат Ротгер, честный человек. Честный в том достаточно редком смысле, когда не лгут самому себе и не закрывают глаза на крайне неприятные вещи. Будь иначе, вы бы весной поручили вашего адмирала бабушке, кесарю и Создателю. Спросите себя, кого бы вы выбрали, если б стали обычным рейтарским капитаном. Фельдмаршала, что сговорился с фрошерами, или генерала, сказавшего сговору «нет»?

Брат Орест умел не только орудовать палашом и править каретой, но и спрашивать. Что можно увидеть из наконец-то ставшей победоносной Южной армии, где враг рядом, а от столицы требуются разве что жалованье и порох? Фридрих не скупился и не мешал побеждать, ну так и Марге не мешает, наоборот, а вот старый Бруно…

— Брат Орест, боюсь, в таком случае я согласился бы с Плюттом, но я — не капитан рейтар.

— Тогда думайте, что вы сможете сказать такому капитану! Словами, не пистолетом. Смена власти для простого вояки — столичные игрушки, не идущие ни в какое сравнение с правильной войной. Объяснить, чем Марге опасней Савиньяка, непросто. Доказать человеку, что один и один не обязательно будет два, можно; вы попробуйте доказать, что при этом один и один — еще и кит с голубыми крыльями.

— Зачем доказывать? — усмехнулся Руппи, сдерживая вновь задурившего мориска. — Я просто убью кита и покажу нашему капитану тушу. Крылья он увидит сам.

Те, кого Мэллит хотела встретить, вернулись со своей охоты поздней, чем думалось гоганни, и лица двоих были довольны. Лишь повелевающий Волнами скрывал свои мысли, как толща воды скрывает лежащие на дне раковины.

— Господин Проэмперадор… — Бергер Райнштайнер любил говорить первым и много, но кто осмелится назвать болтливым водопад? — Нам удалось внести некоторую ясность в обстоятельства гибели Юстиниана Придда. Мое предположение подтвердилось полностью.