Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 1

— Значит, не пустим, — пообещал Бонифаций. — Но побегать придется.

Ли приехал засветло и, никуда не заходя, прошел к Рудольфу. Это было правильно: те, кто прежде в себе не сомневался, а потом дал маху, становятся мнительны. Ноймаринен никогда не заподозрил бы Савиньяков в заговоре, зато вполне мог подумать, что Юг временного регента со счетов почти сбросил. И без того непростых отношений это точно бы не улучшило.

Арлетта вздохнула и в сотый раз обошла свои апартаменты. Она кружила по комнатам, то садясь, то вставая, то хватаясь за в одночасье ставшие скучными или глуповатыми книги, а уставший с дороги сын совсем рядом говорил о том, что могло ждать до утра. И ждало бы, будь Рудольф Диомидом или хотя бы Бертрамом.

Графиня провела пальцем по дубовой завитушке, вытащила из бюро записки Эрнани, потом свой перевод, села, открыла чернильницу, встала и ушла к окну. За стеклами смеркалось, поднявшийся ветер гонял сухие листья, пытаясь свить из них желтую пляшущую змею. Увидеть отсюда входящих в дом было невозможно, но ждать тянет если не на башне, то у окна. Арлетта щурилась, вглядываясь в пустой вечер, пока в анфиладе не раздались приближающиеся шаги. Женщина поднесла руку к воротнику и быстро уселась за стол у предусмотрительно открытой чернильницы. Она не собиралась оборачиваться, пока сын не подойдет, но Ли окликнул ее с порога. Прежде он вел себя иначе.

— Мне уже сказали, что ты тут. — Арлетта сунула предательски сухое перо в чернила. — Хорошо, что ты начал с Рудольфа, но материнское сердце предпочло бы, чтоб ты поел.

— Рудольф меня накормил, — утешил выросший в Проэмперадора белоголовый малыш. — Все еще переводишь эти назидания?

— Не могу отделаться от ощущения, что в них кроется что-то действительно ценное. Мир?

— Два мира. — Рука сына ослабила шейный платок. — С Бруно и с Рудольфом. Он хотел знать все.

— Как и я. Тебе придется повторить свой рассказ, если ты, конечно, успеешь.

— Я задержусь на пару дней, но один придется посвятить мэтру Инголсу.

— Алатское наследство оказалось полезней, чем думалось. Рудольф только спрашивал или еще и рассказывал?

— Он дал прочесть письма Бертрама, но ты наверняка знаешь больше.

— Бертрам снова ходит. С отвычки это не просто, но он всегда был упорным и собирается еще и на коня сесть. Возможно, уже сел — последнее письмо помечено 24-м днем Осенних Скал. Два доклада на один вечер — это слишком. Ступай отдыхать.

— Я уже отдыхаю. — Ли огляделся и передвинул два кресла к окну. — Теперь Валмона назовут притворщиком.

— Не ты, надеюсь.

— Бертрам слишком мужчина, чтобы добровольно превратиться в колоду, особенно при тебе. Кто его исцелил? Мориски?

— Нет. Я назвала бы это чудом, но тебе лучше прочесть самому и о чуде, и об Эпинэ, и о Паоне с Данарией. Пересказ никогда не бывает точен, а ты потом скажешь, что заметил.

— Проверяешь свои выводы?

— Немного, — созналась Арлетта, любуясь своим лучшим произведением. Запыленный с дороги и несомненно усталый, Ли был невозможно хорош собой. — Мне написала маркграфиня. Очень милое письмо с предостережением против дам Арамона.

— Ты вняла?

— С чего бы? Дочь в самом деле полезна при ловле бесноватых?

— Сын тоже, хоть и в меньшей степени. Мать все еще здесь?

— Да, и я этому рада. Приятная женщина: ни малейшей утонченности, говорит ужасающие вещи, причем исключительно в прозе. Мы проводим время просто отлично.

— Пригласи ее к завтраку. Как Проэмперадор я обязан выразить госпоже Арамона благодарность, а как честный человек — подтвердить, что репутация Селины под защитой не только моей, но и Райнштайнера.

— А что ты, как честный человек, выразил маркграфине?

— Ничего.

— Значит, это было невыразимо. Ты ее оставил?

— Да, — не стал запираться сын. Вдаваться в подробности он, впрочем, тоже не стремился, разве что ухмыльнулся каким-то своим мыслям.

— Прежде твои связи обходились без последствий.

— И опять ты знаешь больше, чем я думал.

— Наверняка я знаю лишь о Марианне, что и позволяет сделать вывод — остальные не доставляли хлопот.

— Баронесса их тоже не доставляла. Ты хочешь знать о Фриде?

— Не слишком, — слегка покривила душой графиня, — но должна. Она — дочь Рудольфа.

— Я бы сказал, что она — внучка Алисы и, если не путаю, троюродная племянница покойной Гудрун.

— Ты объяснил или отшутился?

— Тебе — объяснил. Пока Фриде хотелось величия и удовольствий по отдельности, все было прекрасно.

— Итак, она разглядела в тебе величие. Вплоть до королевского… Ты, дитя мое, отнюдь не похож на Фридриха, ты ни на кого не похож. У Рудольфа хорошая для нашего возраста память, он заметил, что из трех моих сыновей детского прозвища не чурается только самый страшный. Разумеется, он извинился за оговорку.

— Естественно, ведь он хотел сказать «старший», а «Ли» на взгляд Эмиля звучит лучше «Ми», и это так и есть. Давно хотел тебя поблагодарить за отсутствие на стенах Сэ младенческих портретов. Боюсь, будь они там, замок сгорел бы задолго до мятежа.

— Мой детский портретик именно это и сделал, — засмеялась Арлетта. — Сгорел… Мы жгли его вместе с твоим отцом и смеялись. Ты очень похож на Арно. Не для всех — все помнят маршала Савиньяка человеком, до конца цеплявшимся за дружбу, — для меня. С мужем я, вопреки крови Рафиано, была откровенна, теперь я откровенна с тобой.

— Вот ты и бросила на весы последнюю песчинку. — Ли видел отлично, но порой щурился. Коты и кони в таком случае прижимают уши. — Минуту назад я не знал, скажу тебе или нет, теперь знаю. Отца застрелила графиня Борн. Карл всего лишь прекратил агонию, спас жену и отправился в Занху. Месяц назад Габриэла Борн утонула, и Придды заговорили. Карл почти согласился сдаться, но Габриэла не сомневалась в победе и сожгла за мужем мосты.

— Ты поверил? — выдавила из себя Арлетта.

— Это все ставит на свои места. Ты помнишь показания Борна?

Она помнила.

— Возьми письма Бертрама, там много важного, в том числе про скверну, и ступай спать. Или не спать… Когда я вспоминаю, я должна быть одна.

Встал, собрал бумаги, резко развернулся, вышел. Ли не говорит не нужных слов никому, Фриде уж точно он не сказал ничего опасного, но ненависть — вроде омелы: чтобы разрастись, земля ей не требуется.

Графиня подошла к окну, в которое скребся ветер. Сын прав, что рассказал, но имя убийцы не меняет ничего. Занха была мелочью, хоть и справедливой: возмездие, в отличие от мести, необходимо. Чтобы негодяй больше ничего не натворил, чтобы люди видели — мерзавцы свое получили, только чужой смертью дыру в жизни не залатать. Арно нет и не будет, его не заменят ни сыновья, ни внуки, ни притчи, ни Талиг… Как бы мальчишки ни бросали ей в окно цветы, как бы важны ни были дела, она одна.