Вера Лейман - Дерево красной птицы. Пробуждение огня

– Твой дед, Великий завоеватель Квангэтхо, подчинил мохэ много лет назад, – подал голос отец. – Наши земли истощены, люди голодают. Без экономической поддержки покоренных племен мы не выживем. Ты как принц должен это понимать и не давать волю чувствам!

– Владыка, уверен, Его высочество все это хорошо понимает, – министр Ён встал и низко поклонился. Это был единственный человек в правительстве, к которому Наун испытывал симпатию. Молодой, хитрый, умный и гибкий Ён Чанмун по какой-то, неведомой принцу причине, всегда поддерживал его и всячески помогал. – Давайте все успокоимся и проголосуем. Нет смысла обсуждать это дальше.

Наун в смятении сел обратно и уставился перед собой, чувствуя себя так, словно смертный приговор сейчас будет вынесен ему. По залу Совета пронесся тихий гул голосов, присутствующие зашуршали широкими рукавами и одновременно подняли деревянные таблички. Сколько красных?.. Одна, две, три… все, кроме министра Ёна. Плечи опустились вместе с глухим стуком табличек о стол. Последнее слово оставалось за отцом, но нечего было и надеяться на положительное решение.

– Ресурсы государства важнее, чем несколько человек.

Наун в отчаянии сжал кулаки. И на что он рассчитывал? Что для этих стариков в Совете, застывших сорок лет назад, будет важна его Кымлан и их любовь? Смешно и нелепо. Ярость и отчаяние стучали с висках, рождая в голове безумные мысли. Рассудок потерял свою силу, уступая место оголенным, живым, горячим эмоциям. Желанию спасти любимую вопреки всему.

Он вихрем вылетел из зала Совета и ринулся к своим покоям, но остановился, увидев перед собой высокую фигуру. Его обдало холодом от потухшего взгляда карих глаз – таких похожих на глаза Кымлан, но совершенно лишенных жизни. Ему навстречу медленно шел генерал Чильсук, отец Кымлан.

– Ваше высочество, – прямая спина склонилась в почтительном поклоне. Начальник дворцовой стражи, когда-то воевавший в армии самого Квангэтхо, несмотря на возраст не потерял горделивой осанки и величественности, которая всегда отличала воинов старой закалки. Воинов прежней, Великой эпохи завоеваний.

Наун не мог заставить себя посмотреть ему в глаза. Он знал, как Чильсук любил дочь, и страшно было даже представить, что он сейчас переживал.

– Простите меня, генерал, – прошептал принц, опустив голову.

Отец Кымлан пришел чтобы узнать решение Совета, и Наун был в ужасе, что именно ему придется озвучить страшный вердикт. Под взглядом начальника стражи он сгорал заживо от стыда и вины за то, что не уберег Кымлан. Ни тогда, ни сейчас.

Чильсук покачнулся, но устоял на ногах. Его лицо исказила мука. Он все понял.

– Я спасу ее, обязательно спасу! – горячо прошептал Наун, но генерал резко оборвал его:

– Нет! Не делайте этого! Не покрывайте позором имя моей дочери. Она бы не простила себе, если бы навлекла неприятности на королевскую семью и тем более на вас, – в потухших глазах воина    вспыхнул огонь.

– Но она же ваша дочь, как вы… – Наун опешил, не предполагая, что для Чильсука честь воина окажется важнее жизни единственной дочери.

– Если бы Владыка отдал приказ вызволить Кымлан из плена, я бы первый бросился ее спасать. Но мы солдаты и присягнули государю. Если нарушим приказ, то вся наша жизнь потеряет смысл. Я хорошо знаю свою дочь, она была готова к этому, иначе отказалась бы от похода. Позвольте ей умереть как воину, – генерал склонил седую голову, и у Науна опустились руки. Единственный человек, на поддержку которого он рассчитывал, только что отвернулся от него. Принц видел, с каким трудом Чильсук держит лицо, и сердце разрывалось от жалости. Доблестный генерал не мог запятнать свою честь, даже когда на карту поставлена его семья. Вот почему Когурё не проигрывало: верность, самоотверженность и горячая любовь к родной стране всегда были для когурёсцев на первом месте.

Но Наун был молод и пока еще не научился ставить интересы государства выше собственных. И, несмотря на решение отца и предупреждения Чильсука, он решил рискнуть всем. Едва дождавшись темноты, Наун коротко кивнул верному, молчаливому Набому и тихо выскользнул из своей комнаты. Оглядевшись, принц, уже приготовившийся к сражению с охранявшими его стражниками, с удивлением обнаружил, что возле его покоев никого нет. Возможно, отец подумал, что после решения Совета вопрос о пленных закрыт. Но он ошибся. У Науна не было никакого плана, только решимость и любовь, которые приказывали нарушить решение Совета и спасти любимую любой ценой, даже ценой своего положения. Он не мог просто остаться во дворце и жить спокойной, сытой жизнью.

В королевской спальне лампы были потушены, значит отец уже спал. Не давая себе времени на раздумья, принц перемахнул через каменный забор и помчался к конюшне. У него не было возможности подготовить лошадей, поэтому он был собран и готов к предстоящему сражению с караульными. Набом следовал за ним по пятам и не задавал вопросов, по многолетней привычке подчиняясь хозяину. Дорога была пуста, по пути им не встретился ни один человек, лишь сапоги, шуршащие по каменной крошке, нарушали тишину безлунной ночи. Тем громче и неожиданнее в непроглядной темноте зазвенел металл, и острый клинок со свистом рассек воздух в опасной близости от горла принца. Наун отшатнулся так резко, что чуть не опрокинулся на спину.

Из мрака один за другим выползли факелы, которые осветили высокую фигуру, показавшуюся из-за угла. Наун мгновенно узнал министра Ёна, который, заложив руки за спину, неспешно направился к беглецам.

– Что вы делаете здесь в такой час, Ваше высочество? –    министр остановился и знаком показал воину, державшему меч, опустить клинок.

– А вы? – задыхаясь, спросил Наун, оглядывая личную охрану министра. Что он задумал?

– Как видите, пришел спасти вас от огромной ошибки, – молодое лицо, с едва обозначившимися бородкой и усиками, выражало глубокое разочарование.

– Это вы убрали стражу из моих покоев? – принц прикидывал свои шансы добраться до конюшни, если вступит в бой с охранниками министра. К сожалению их было не менее двух десятков, и даже такой первоклассный боец как Набом, не сможет их одолеть.

– Было очевидно, что вы совершите какую-нибудь глупость и опять впадете в немилость. Уж лучше о вашем промахе буду знать только я.

– Это вас не касается. Сделайте вид, что ничего не видели, – быстро проговорил Наун и дернулся в сторону, но меч вновь зазвенел над его ухом, и он остановился.

– Ошибаетесь. Я министр Когурё, и меня касается все, что может навредить стране, которой я служу. А вы сейчас – самый опасный враг, – Ён Чанмун склонил голову, словно извиняясь за дерзкие слова.

– Я должен хоть что-то предпринять, разве вы не понимаете? – к стыду, Наун услышал в своем голосе слезы. Это было очень унизительно.