Иван Торубаров - Властитель груш

– Я переговорил с Магной, – спокойно продолжил он, в то время как Эрна замерла с башмаками в руках, навострив уши. – Её на сходке словно редькой накормили. А через две недели половина наших отвалит из Сада на скачки. Когда ещё будет такой шанс поквитаться?

Женщина шумно опустила башмаки на пол и принялась натягивать чулки с сосредоточенным пыхтением.

– А может, я просто слишком беспокоюсь и преувеличиваю…

…только вот обычно он так не делал, а потому зёрна беспокойства обещали дать живучие ростки. И первые всходы уже читались по кислой физиономии мечницы.

– Поразмыслю, – вздохнула она, поднимаясь со стула, и протянула руку к плащу и оружию.

«Всё, что мог», – едва слышно Готфрид вздохнул, заткнул за пояс кинжал и отправился за мечницей, чтобы запереть дверь.

Рядом с конторой улицу заливал свет, рвущийся из двух окон «Вихря»; налево и направо всё тонуло в мраке. На небе, правда, поблёскивал сквозь дымку убывающий месяц, слегка затянутый дымкой. Даже с его скудной помощью мужчина не пожелал бы шататься по улицам в одиночку, но Эрна спокойно запалила фонарь и шагнула за порог.

– Если я передам привет, твои ночные друзья не оскорбятся?

– Много ж ты болтаешь!

На прощание она торопливо стиснула руку дельца и быстро двинулась вверх по улице, чуть покачиваясь на ходу.

Не прошло и минуты, как от группы спорящих у дверей кабака пьянчуг отделилась высокая, вытянутая в длину фигура в рясе. Через десяток шагов силуэт превратился в тень, ещё через десять – и тень растворилась во мраке, смыкавшемся за огоньком пустельги Даголо.

Пилигрим в Грушевом Саду – обычная картина. Благочестивые странники страшно любят просаживать последние деньги в кости или «Бурку», а потом уныло плетутся к собору Святого Дидерика, грех неумеренности замаливать. И до кучи просить подаяние на обратную дорогу.

Но уж этот хрен точно шпионил. Любопытно, для кого же?

«Пускай у неё голова и болит», – здраво рассудил Гёц. В чёрной хламиде, с потемневшей от синяков рожей, под погашенным фонарём, он скользнул обратно в контору и повернул дверь на щедро смазанных петлях. Заговор заговором, а искать на заре старую смету для многострадальной Кавальеллы всё равно придётся.

«Чтоб тебя бесы задрали, кто открыл это окно проклятое?!» – мысль с воем кружилась в голове Карла, пока он тщетно заслонялся ладонью от солнечных лучей. До жути хотелось прикрыть лицо второй рукой, но ту что-то не пускало. Какая-то девка сладко сопела в подушку, навалившись полной грудью на его предплечье, и мужчина снова закрыл глаза.

Собственный бессильный стон коснулся ушей. Вслух ругаться не годилось – совсем не из-за компании, а просто чтобы не слышать своего голоса. Он ведь сейчас не зазвучит так грозно и бодро, что вся округа зашепчет: «Хозяин проснулся!» Из горла сможет выйти только омерзительный жалкий скрип.

Не слишком деликатничая, он высвободил придавленную руку и застонал опять. Третий по значимости кусок тела почти омертвел. Он сдвинулся чуть в сторону от солнечного потока, прикрыл лицо левой рукой и осторожно повернул правую, бессильно вытянутую на простыни. В кожу подле ногтей одна за другой впилась сотня мелких иголок…

Солнце по-новой принялось поджаривать лицо, коварно просочившись сквозь пальцы. С негодующим шипением Карл попытался развернуть себя на месте.

Мутная дрёма постепенно сгущалась вокруг, но тут лоб упёрся в тело . Пятки же, напротив, потеряли опору. «Должно быть, это уже край», – заключил он, и решился толкнуть себя вниз.

Ступни чиркнули по полу минуту спустя. С третьей попытки Даголо нашарил левой рукой изголовье, уцепился и наконец подал вперёд и вверх остального себя, стискивая зубы в ожидании приливной волны…

Он застыл на краю ложа, обнимая живот и рёбра обеими руками, и мысленно поблагодарил морских бесов, милостью которых не проблевался тотчас же. Та рука, что поживее, осторожно отпустила бок, и гуляка алчно потянулся к кувшину на столе у изголовья.

Кувшин рухнул на пол.

Карл опустился на колени посреди россыпи черепков, поднёс палец к одному из них. Тот был сухим, как… да как его проклятая глотка!

«Святой Левистер, очисти меня от лишнего выпитого и подыми из говен к лёгкой благодати», – зашептал он, беззвучно двигая одеревеневшими губами, и коснулся пола локтями и лбом. Многие из вчерашних собутыльников едва ли выглядят лучше; оттого показываться им в таком плачевном виде вовсе не хотелось.

Облегчение не приходило – видимо, Святой оскорбился, когда к мольбе примешалась гордыня. Глубоко вздохнув, Карл отодвинул с пути осколки и пополз к горке из одежды, увенчанной одним башмаком. Ком подкатывал к горлу при одной лишь мысли о том, как он будет всё это натягивать, но Бёльс его задери, если он выйдет за дверь полуголым!

И какой только идиот раскидал это добро по всей комнате?

Неким чудом – которое он, впрочем, отнёс на свою долю, а не Святого – ему удалось утвердиться на ногах, пусть и цепляясь пока за дверную ручку.

Осторожно, как крыса, валон выглянул из меблированного закутка в общий зал «Валонской короны» – лучшего кабака в городе в месте встречи двух крупнейших его улиц. В глубине засела четвёрка громил. От них так и веяло похмельным унынием, даже когда Заступ попытался кисло улыбнуться и кивнуть. Остальных и след простыл – лишь пара трактирных девок натирала полы, а усатый корчмарь Хелег спускал на пол перевёрнутые табуреты и лавки.

Наследник Грушевого Сада проковылял мимо, покачиваясь на каждом шагу. Едва ожившая рука придерживала разорванные завязки правого чулка – уж на это её сил хватало. Левой досталась более серьёзная задача придерживаться за каждый встречный стол.

Хелег косился недружелюбно. Карл сделал вид, что ничего не заметил. Сейчас уж точно не время мириться с обиженными северянами. Он прошёл прямо до прилавка из слегка обгоревших по бокам бочек, где до омерзения бодрый и расслабленный Стефан пожёвывал трубку. Бутылки, кувшины и разная питейная утварь угрюмо глядели из-за его спины. Запасы явно пополнили после вчерашнего.

Жестами Карл потребовал себе живительной влаги. Без единого слова громила поднялся и подал кувшин.

– Уффф, – вздохнул Даголо, размазывая по груди пролитую воду.

Пустая посуда стукнула по столешнице. Облегчение не торопилось, но хотя бы дар речи потихоньку возвращался, наполняя связки силой:

– Сколь-ко в'ыемя?

– Колокольня два удара отбила.

Стефан кивнул на окно, выходящее к соборной площади. Ага. Тогда, разумеется, всё ясно – Хелег давно отпинал, выставил за дверь всех гуляк и взялся за уборку, остался один только неприкосновенный предводитель в собственной комнате.