Герасий Чудный - Удача Бурхарда Грэма

На втором этаже, почти не тронутая, сохранилась библиотека. Книги очень древние, почти все написаны от руки. Знаю, как ты относишься к таким вещам, поэтому хочу сделать подарок. Когда будешь здесь, можешь выбрать любые и столько, сколько увезёшь. Не думай, что это шутка или розыгрыш. Пишу на листе, что в большом множестве нашлись среди книг, вероятно, приготовленные для рукописей. На каждом в правом углу стоит тиснёная латинская буква с вензеля. К слову сказать, помнишь тайную переписку, когда англичане зажали нас в заливе? Если присмотреться внимательнее, эти листы напоминают наш секрет в то нелёгкое время.

В начале сентября забил последний гвоздь. Хотелось бы увидеть тебя к Рождеству, у меня осталось пару трофейных бутылок портвейна. С наилучшими пожеланиями. Твой друг, Глен Уркхарт».

В правом нижнем углу красовалась ирландским минускулом латинская «B», на обратной стороне «G», аналогичным был и лист с картой. Теперь стал ясен смысл этих букв. Не удивляло и нежелание местных жителей связываться с домом. Слухи о нём уходили корнями в древность. Не понятно только, в какое время жил Бурхард Грэм, и когда строил. Доктор тоже ничего об этом не знал, он появился гораздо позже.

В зияющей тьме второго этажа представлялась библиотека старинных рукописей; ещё неделю назад я отдал бы за неё состояние, но той ночью мог только мечтать. К бесценным свиткам не добраться, да и ждали ли они меня? Странно, что Глен ничего не написал о лестнице, а в витражах нашёл что-то особенное. Почему-то выделил сходство листов Грэма с зашифрованными пакетами, хотя они похожи только грубыми, толстыми листами, потому что других у капитана не нашлось. Мы разрезали их вдоль и писали на внутренней стороне невидимыми чернилами…

– Неужели послание?

Разгладив письмо возле камина, аккуратно срезал кромку по периметру текста. Как и предполагалось, лист легко расщепился на две половинки. Если там содержался невидимый текст, надо было прогреть листы, чтобы проявить его. Колдуя над лучиной, втягивая носом характерный запах, с волнением наблюдал, как на бумаге, словно по волшебству, появляются слова, стекающиеся в почерк Глена Уркхарта.

«Дорогой друг! Четыре раза начинал писать, но все варианты странным образом исчезали, где бы их ни прятал. Это мистическое обстоятельство вынудило обратиться к столь таинственному способу, чтобы ты узнал, в каком трудном положении я нахожусь, и, как друга, взываю тебя о помощи, потому что более надеяться не на кого. Ты знаешь, я не из робкого десятка, но в эту минуту испытываю крайнее отчаяние и страх, какого не знал ни в рукопашной, ни под пушками. Ни одно существо на земле не сломит мой дух, но то, что здесь происходит, не подчиняется земным законам. Я попал в замкнутый круг загадок и не знаю, как из него вырваться. Самое странное, нельзя сформулировать причину моей навязчивой нервозности. Если разобраться, причины нет. Просто уже месяц не могу выйти из своего великолепного, отремонтированного дома. Что бы ни делал, как бы ни старался, всегда находится причина, остаться в каменной клетке. Целую неделю после ремонта, как был забит последний гвоздь, а рабочие отпущены по домам, безвылазно просидел в библиотеке, зарывшись в книгах, и, не замечая времени. Спустя неделю, обнаружил, что входная дверь наглухо заперта: открыть её, не взрывая – невозможно. Взорвал бы с радостью, да нечем. Сперва эта неприятность не расстроила. С деревенскими, у которых беру продукты, можно общаться через слуховое окно, поднимая корзину на веревке. В конце следующей недели дверь во второй холл на первом этаже закрылась так же, как входная, отрезав доступ на чердак. Нет подходящих слов передать моё состояние. На следующий день успокоился, так как продуктами запасся на неделю, а местные жители пообещали принести инструменты и открыть дверь. Миновала неделя, а ко мне никто не пришёл. Что оставалось? Окунулся в рукописи. Старался не думать о сложном положении, сосредоточившись на текстах. Уникальные свитки рассказывают о древних племенах, проживавших в этой местности. Боги, друиды, фоморы, туаты и сиды собраны наравне с людьми, как реальные персонажи истории. У нас много общего. Отравленная завистью любовь, обманом добытая власть, войны за наследство, жертвоприношения – всё, как у людей. Автор будто сам пережил: настолько реально переданы события и лица. В конце концов, свитки завладели разумом. По ночам стали слышаться странные звуки, будто за стеной кто-то ходит. Я всё объяснял усталостью, стараясь держать себя в руках. А недавно среди ночи разбудил истошный рев, поднимавшийся из-под пола, хотя дом стоит на скале. Потом в смежном холле до утра царапали пол, монотонный скрежет не дал уснуть. Следующий день прошёл, как на пороховой бочке. Каждые четверть часа сильнейшие толчки сотрясали дом, будто в скалу бил гигантский молот. Причислить землетрясение к усталости нельзя: бокал с портвейном спрыгнул со стола и разбился, оставив не выводимое пятно, которое каждый день напоминает, что я в плену кошмара.

На двадцать первый день заточения ужас внезапно прекратился. Никто не дышал в затылок, не шаркал за дверьми, с потолка ничего не сыпалось. Долгожданная тишина усыпляла лучше колыбельной. Мне приснился разрушенный монастырь, там ветер выл, гуляя по руинам, а сквозь вой пробивался колокол. Бой звучал настолько явственно, что, открыв глаза, ещё слышалось эхо. Нечто подобное встречал в свитках; думал найти, сравнить с описанием, но издевательства продолжились – в библиотеку попасть не смог, лестница на второй этаж исчезла. Повезло, что несколько листов с письмом лежали в кармане. И пусть мозг, напичканный сказками, закипал, лишившись книг, я совершенно не понимал, чем заняться. Пожалуй, это были самые тяжкие дни. Тогда я узнал, что такое настоящее безумие».

На этой грустной ноте письмо обрывалось, на исписанных листах не осталось места. Открыл карту, нагрел.

«Сегодня откупорил последнюю бутылку портвейна. Ума не приложу, что буду делать, когда он закончится. Приближается октябрь. Ночами в доме стало зябко и сыро. Пришлось растопить камин: не хочу заболеть, это может плачевно закончиться. В начале сентября, когда стены ещё хранили тепло августовского солнца, а свежий ветер, приносивший запах вереска с окрестных холмов, наполнял ароматами воздух в холле, я не нуждался в камине, а камин не нуждался в дровах. Поэтому сегодня сгорел первый стул. Не страшно, мебели пока хватает, какое-то время продержусь. Гораздо хуже обстоит дело с едой. Местные так и не появились. Предвидя это, три дня назад перешёл на одноразовое питание. Надеюсь, через неделю привыкну…

Сегодня вошли в октябрь – я и ненавистный дом.

Франц! Календарь отсчитывает второй месяц, как я задумал письмо, но до сих пор не знаю, как его отправить. Возможно эти строки послужат лишь утешением собственной надежды, и к тебе письмо никогда не попадет. Тем не менее, это лучше, чем предаваться бездействию, ведь при подходящем случае, пожалею о том, чего не сделал…