Александр Костожихин - И станешь ты богом

– Ну, Волчий хвост же пошёл. А я этому человеку верю. У него чутьё лучше пёсьего.

– Ну-ну. Поживём – увидим. Я за славой воинской пошёл. Не боюсь я людей из плоти и крови. С кем угодно на мечах или секирах сражусь. Но с духами и богами биться не согласен. Если наш предводитель не человек, куда и к каким битвам он нас приведёт?

– Да что ты, как рыхлая баба на сносях, раскудахтался? Я, когда в поход пошёл, ещё там, в Городище, как узнал, кто предводителем будет, так даже и не думал. Щука и Кудыма обязательно приведут к богатству. Не обманули, привели. Теперь мы богаты. Очень богаты. Как ромейские императоры. Теперь идём за боевой славой. Знаешь, она тебе тоже будет. Даже в избытке. О нас ещё былинщики речистые песни сложат.

Так, за разговорами, прошли тысячу шагов. Неожиданно из-за дерева вынырнул Кудыма. Лицо его было встревожено. Пятка вскинул было свой гигантский лук, но тут же опустил, облегчённо вздохнув. Ещё через сотню шагов бесшумно раздвинулись кусты – появился улыбавшийся во весь рот Гондыр. Кудыма вскинул руку, останавливая движение. Созвал всех в кружок.

– Браты! За нами действительно шли чужие воины. С левой стороны наблюдали двое. Одного я убил, другого ранил стрелой в плечо. Он скатился в глухой овраг и там спрятался. За ним я не полез. Что у тебя, Гондыр?

– Правая сторона тоже не пустовала. Убил троих. Тихонько так – никто и пукнуть не успел. Ножом зарезал. Поочерёдно. Как они нас собирались. Ну, да верно говорят: пошёл по шерсть, а вернулся стриженным.

Слова старого воина никто не принял за пустое бахвальство – этот чесать языком попусту не будет. Скорее, наоборот, чего-нибудь недоговорит.

– Значит, действительно, на нас открыли охоту. Жаль, одного упустил. Что же, превратим охотника в дичь. Сейчас они не полезут – будут ждать доклада своей разведки. Вернётся из неё только один. Если сможет. Одно плохо – не знаем мы, сколько их, где их лагерь и кто это вообще.

– Зачем, Кудыма, ты так говоришь? Всё узнаем. Вон там, в кустах, связанный, лежит четвёртый. Неужели не расскажет?

Все рассмеялись. То-то рожа у Гондыра светилась, как новенькая золотая безанта.

– Тащи его сюда. Спросим. Мы – люди приветливые, до слухов жадные, – тусклые глаза Щуки блеснули стальным блеском. Тех, кто увидел эту искорку в рыбьих глазах воеводы, невольно пробрал озноб. Да, такой рыбе на зуб лучше не попадаться! Все потроха вынет. И подыхать будешь долго. Очень долго. Как хорошо, что они с воеводой, а не против него. Оборони боги!

Когда, наконец, обезумевший и воющий от боли кровоточащий кусок, бывший когда-то красивым и сильным человеком, был из милости добит ударом ножа, ватажники узнали всё, что их интересует. Испытанные, зачерствевшие душой воины, побывавшие в таких кровавых переделках, что стыла кровь в жилах; грабившие всё и всех; не гнушавшиеся во время набега зарезать старика или ребёнка, если те сопротивлялись грабежу; после совершения насилия вспарывавшие женщинам животы – в испуге отворачивали глаза во время дознания Щукой над пойманным чужаком. Один даже проблевался от увиденного им.

– Да, Щука, ты мастер допроса. Не хотел бы я попасть в твои руки, – побледневший Волчий хвост вытер испарину. – Правда, благодаря тебе мы теперь знаем всё, хотя прошло всего два часа.

– Значит, не попадайся, – Щука был спокоен и хладнокровен.

– Какое решение примем, браты? – Кудыма обратился к воинам. – Можно постараться уйти, но только мы недостаточно хорошо знаем эти места. С другой стороны, враг превосходит нас численностью более чем втрое. Сумеем ли мы его одолеть? К тому же, потеряем время, запутывая следы. Напав первыми, много своих можем потерять. Тут надо решать всем, а не только мне одному, как вожаку.

– Я – за бой! – Ингрельд расправил могучие плечи.

– Если нападём внезапно и с умом, можем обойтись и без потерь. Я поддерживаю Ингрельда. Надо дать бой. От нас не отстанут. Вороньё почуяло добычу, – Щука согласно кивнул головой.

Большинство остальных тоже высказались за то, чтобы дать бой непрошеным гостям. И только Гондыр промолчал. Бой так бой.

Удар решили не откладывать. Неизвестно, добрался ли раненый разведчик до своих или нет. Но пока чужаки остались без глаз, ибо не знали, продолжили ли ватажники свой путь, и в какую сторону. Если предположить, что раненный разведчик так-таки дошёл, тогда чужому атаману следовало решить: выступать всем или снова рискнуть послать только разведку. Пока то, пока сё. Времени уйдёт немало. Не было известно вражьей ватаге то, что захватили у них пленного и вызнали у него численность воинов, расположение лагеря, сколько вёрст до него чапать. Не ведали того, что не возвращаются это братья-разбойнички с удачного похода с богатой добычей – насчёт толстых кисетов и увесистых торб не ошиблись – а пошли ватажники дальше в неизвестное велением вечно мятущейся беспокойной души.

Через четыре часа непрерывного хода ватажники достигли логова разбойников. На довольно большой поляне возле ручья громоздились установленные в беспорядке шалаши. Никакой охраны – ни по периметру, ни внутри; никакого ограждения. Среди куч мусора бродили полупьяные, плохо одетые люди. Некоторые валялись, упившись хмельного мёда или пива. Да и расположение лагеря было, с военной точки зрения, крайне невыгодным: долину ручья окружали высокие, поросшие густым лесом холмы – благодаря этому подобравшийся враг оставался незаметен, тогда как находившиеся в лагере были у него как на ладони.

Пятка презрительно сплюнул. Может, эти людишки действительно умеют незаметно ходить по лесу, готовить для караванов засады, неожиданно нападать, но дома у них полный бардак. Каждый занят своим. Вон двое подрались, не поделив какую-то яркую тряпку.

Чужой атаман сидел у небольшого костерка, выделяясь среди сотоварищей нарядной одеждой, дорогим оружием и лысым черепом, который наводил на мысль, что он бывший раб. Вот он лениво встал, подошёл к дерущимся, отвесил им тяжелые оплеухи, осмотрел вещь и небрежно откинул её в сторону. Вальяжно вернулся на место, снова сел, скрестив ноги, и широко зевнул.

Снизу от течения ручья показалось несколько человек. Двое тащили на жердине тушу лося, остальные были нагружены битой птицей. Народец в лагере оживился. Заполыхали костры. Двое разбойников сбегали к ручью, приволокли полный котёл воды, взгромоздили его над огнём.

Незаметно подкрались сумерки. В котле весело булькало крепкое мясное варево из требухи; куски туши лося и птица жарились на вертелах. Кудыма с любопытством наблюдал за чужой ватагой. Его не покидало ощущение, что никто из разбойников даже не вспомнил о посланных вслед за ними воинах. Правда, чужой атаман пару раз выказывал беспокойство, поглядывая на заходящее солнце. Вот он подозвал одного из своих подручных, что-то сказал ему. Человек отрицательно покачал головой. Атаман повелительным жестом указал на лес. Разбойник удручённо развёл руками, подошёл к одному из костров, снял с вертела тушку рябчика, из большого меха перелил в небольшой то ли пива, то ли медовухи, взял в руки короткое копьё, через плечо закинул тулью с луком и стрелами. Затем лёгким шагом вышел за пределы лагеря. И тут же, за ближайшим кустом его бесшумно зарезали.