Мэри Стюарт - Кристальный грот

— На твоем месте я держал бы ухо востро. Твой кузен, говоришь? Едва ноги тянет, уж это точно. Он тебя недолюбливает.

Я рассмеялся.

— Думаешь, для меня это новость? У нас это взаимно.

— Вот как? Ну ладно, только ты уж приглядывай за ним.

— Непременно.

Диниас был еще достаточно воспитан, чтобы подождать и не наливать вина, пока я не отпущу Кадаля и не усядусь за стол. Насчет еды он не ошибся: принесенные нам пироги были начинены говядиной, в густой, исходящей паром подливе плавали устрицы, а хлеб, хоть и из ячменной муки, был свеж. Сыр же свеж не был и на вкус оказался чудесен. Другой предлагаемый таверной товар оказался под стать пище; время от времени товар этот можно было увидеть, когда какая-нибудь девица выглядывала, хихикая, в зал из-за скрытой занавесом двери и кто-нибудь из мужчин ставил кружку на стол и спешил к ней. По тому, как глаза Диниаса задерживались на этом занавесе, даже когда он ел, я счел, что получив от него нужные мне сведения, отделаюсь от него без малейшего труда.

Я подождал, пока он съест половину своего пирога, прежде чем начать задавать вопросы. Мне было совсем не по душе ждать далее; по тому, как он прикладывался — невзирая на голод — к кувшину с вином чуть ли не после каждого глотка, я понял, что промедли я еще немного, и связного рассказа о том, что меня интересует, от него уже не дождешься.

Не зная совершенно точно, как здесь обстоят дела, я не мог бездумно рисковать и ступать на почву, способную оказаться зыбкой; при моем происхождении, однако, я мог собрать большую часть нужных Амброзию сведений, просто спрашивая о своих родственниках. На такие вопросы он отвечал охотно.

Начать с того, что с той огненной ночи меня считали погибшим. Тело Сердика было наполовину уничтожено пламенем, а с ним и все то крыло внутреннего дворика, и когда мой пони отыскал наконец дорогу домой, а я исчез, не оставив следов, оставалось подумать лишь одно — я погиб вместе с Сердиком и тело мое исчезло тем же путем. Моя мать и Камлах отправляли людей обыскать окрестности, но те, разумеется, ничего не нашли. О том, что я мог отбыть морем, никто, кажется, не подумал. То торговое судно не поднималось к Маридунуму, а лодку никто не заметил.

Мое исчезновение почти не наделало шума, что неудивительно. Никому неизвестно, что думала об этом моя мать, но она удалилась в обитель Святого Петра вскоре после событий. Камлах, не теряя времени, объявил себя королем и, чтобы соблюсти обычай, предложил Ольвене свою защиту, но поскольку его собственная жена родила уже одного сына и вынашивала другого, ни для кого не было тайной, что королеву Ольвену отдадут поскорее замуж за какого-нибудь безвредного и живущего по возможности подальше вождя… И так далее, и так далее.

Довольно об этих новостях прошлого, которые совсем не были новостями ни для меня, ни для Амброзия. Когда Диниас закончил есть, откинулся на стенку и распустил пояс, расслабленный едой, вином и теплом, я счел, что пришло время направить разговор к более насущным для того момента вопросам. В таверне теперь яблоку негде было упасть, да и шум голосов был такой, что полностью заглушал наш разговор. Одна-две девушки вышли из внутренних комнат, их появление вызвало оживленный смех и грубые шутки.

Снаружи совсем уже стемнело, морось усилилась; входя, люди встряхивались, как собаки, и криком требовали подогретого вина.

Воздух стал тяжелым от дыма горящих торфяных брикетов, тлеющего под решеткой древесного угля, запахов горячей пищи и копоти дешевых масляных ламп. Я не боялся быть узнанным: пришлось бы перегнуться через наш стол и всмотреться мне в лицо, чтобы хоть что-то разглядеть.

— Послать еще за мясом? — спросил я. Диниас помотал головой, рыгнул и осклабился.

— Нет, спасибо. Это было здорово. Я у тебя в долгу. А теперь твои новости. Мои ты слышал. Где ты был все эти годы? — Он потянулся за кувшином и опорожнил его, слив остатки вина в свою кружку. — Эта чертова штука пуста. Пошлем еще за одним?

Я заколебался. Он, кажется, быстро пьянел от вина, а я не хотел, чтобы он напился слишком быстро. Он понял мои колебания по-своему.

— Давай, давай, ты ведь не пожалеешь для меня еще один кувшин винца, правда? Не каждый же день молодой богатый родич возвращается из Корнуолла. А зачем ты вообще туда отправился, а? И чем ты все это время занимался? Давай, юный Мирддин, поведай мне об этом, ладно? Но сначала — вина.

— Ну конечно, — сказал я, и подозвал мальчишку-слугу. — Но если не возражаешь, не упоминай здесь моего имени. Теперь я зовусь Эмрис — пока не станет ясно, куда дует ветер.

Он принял это с такой готовностью, что мне стало ясно — дела в Маридунуме обстоят еще более непросто, чем мне представлялось. Кажется, называть себя здесь было просто опасно. Большинство находившихся в таверне выглядели валлийцами; я никого не узнал, что, впрочем, неудивительно, если вспомнить, какую компанию я водил здесь пять лет назад. Но ближе к дверям сидела группа мужчин, которые, судя по светлым волосам и бородам, могли быть саксами. Я счел их людьми Вортигерна. Пока мальчишка не принес и не поставил перед нами с громким стуком полный кувшин, мы не проронили ни слова. Мой кузен налил из только что принесенного кувшина, сдвинул тарелку в сторону, откинулся назад и вопросительно посмотрел на меня.

— Что ж, давай, расскажи-ка теперь о себе. Что случилось в ту ночь, когда ты исчез? С кем ты уехал? Тебе ведь было не больше двенадцати-тринадцати, когда ты уехал, так ведь?

— Я пристроился к паре торговцев, они направлялись на юг, — ответил я. — Заплатил за проезд одной из брошей, которые мне подарил мой дед… Старый король. Они довезли меня до Гластонбери. Тут мне немного повезло — я встретил купца, ехавшего на запад, в Корнуолл, со стеклянными изделиями с Острова, и он взял меня с собой. — Я опустил глаза, как бы избегая его взгляда и начал вертеть в пальцах кружку. — Он хотел выдать себя за благородного и считал, что этому поверят скорее, если при нем будет мальчик, который умеет петь и играть на арфе, а также читать и писать.

— Хм. Похоже на правду.

Я знал, что он может подумать о моем рассказе, и в самом деле, в голосе его звучало удовлетворение, будто его отвращение ко мне получило наконец основание. Оно и к лучшему. Меня не заботило, что он обо мне подумает.

— А потом? — спросил он.

— О, я провел с ним несколько месяцев, и они были довольно щедры, он и его друзья. Я даже неплохо подработал на стороне.

— Играя на арфе? — спросил он, приподняв губу.

— Играя на арфе, — подтвердил я мягко, — а также чтением и письмом — вел его счета. Когда он отправился назад, на север, то пожелал взять меня с собой, но я не хотел возвращаться. Не смел, — добавил я с обезоруживающей прямотой. — Найти место в монастыре оказалось совсем несложно. О нет, я был слишком молод, чтобы быть кем-то кроме мирянина. Сказать по правде, меня это вполне устраивало; жизнь была такой спокойной. Я помогал им делать копии исторического сочинения о падении Трои.