Марк М Одер - Конец Антропоцена [publisher: SelfPub]

Только теперь тот перевел взгляд на Арину. Мужчина смотрел на нее устало, но с интересом. Взгляд его был абсолютной копией взгляда Вани. Да и сразу было понятно, что это Ванин отец – так они были похожи.

– Петр Борисович? Меня зовут… – начала было Арина.

Отец Вани остановил ее жестом:

– Я все знаю. Я знаю, кто вы, – и он вскинул руку в приветствии. – Здравия желаю. Полковник в отставке Никаноров Петр Борисович.

Арина удивленно ответила на его приветствие. В этот момент жена каким-то образом освободилась от объятий отца Вани и начала снова кричать:

– Что ты с ней здороваешься! Убить гадину мало! Это она виновата в смерти Вани!

Больше отец Вани не дал жене ничего сказать. Он снова сгреб ее в охапку, обнял и, глядя на Арину, сказал:

– Замолчи, глупая женщина. Я только что из штаба. У меня там еще остались друзья. То, что там произошло, не ее вина. Я потом тебе расскажу. Иди лучше… приляг. Давай, давай.

Его жена покорно направилась в комнату, все еще всхлипывая.

– Вот так. Даже на войне в нашей армии бардак. Поставят м…ков руководить, а потом куча потерь. Я не про вас, Арина. А вообще рожать надо было больше детей. А мать, как родила, так и все… растворилась в Ване. Он и рос, как цветочек. Тихий, скромный. Со стороны, наверное, казалось, что и не мальчик вовсе. Только в юбки не одевала. Я ж заикался о втором. А она слушать не хотела. Как же, как же делить любовь к Ване с кем-то еще. Когда его призвали, думал, она умом тронется. А теперь – вот оно как. И Вани нет больше, и мы одни на старости лет с разбитым сердцем.

В этот момент Арина краем глаза уловила движение какой-то тени. И просто интуитивно подалась в другую сторону. Мать Вани, не удержавшись на ногах, кубарем полетела через стоящий около Арины диван. В руках у нее был уже другой кухонный нож.

– Ой, дура, ой, дура, – повторял отец Вани, который уже снова держал женщину в руках. – Арина, будьте добры, там на кухне таблетки разложены. Налейте стакан воды и возьмите две таблетки феназепама и таблетку мелатонина. Я сейчас тоже не в состоянии ее успокаивать. Проспится, я ей все объясню. Я знаю, что вы ни в чем не виноваты. Вы из Вани мужика сделали.

– Я никого из него не делала. Он всегда был хорошим человеком и мужчиной, хоть и молодым, – сказала Арина, когда принесла таблетки и воду.

Петр Борисович запихнул насильно три таблетки, потом влил воды и держал Ванину маму до тех пор, пока та не свалилась в глубоком забытьи.

– Спи, Надя, спи. Тебе надо отдохнуть.

Он поднялся на удивление легко. Проворно взял на руки свою жену и отнес в спальню. Потом, вернувшись, сказал:

– У вас кровь. Вы, видимо, из больницы приехали. Возвращайтесь туда. Вам надо быстрее поправляться. Мне многое рассказали про вас. Такие, как вы, путеводные звездочки на фронте. Вы ох как нужны простым солдатам и вообще людям. Приходите в себя. И приходите через три дня на похороны Вани. Я контакты свои оставил вашему заместителю, что остался на улице.

– Хорошо, Петр Борисович, я обязательно приду. Примите мои соболезнования. Мне очень жаль, что так получилось. Ваня герой. Он спас своих товарищей. Всех нас спас. Я буду требовать, чтобы его наградили. Посмертно. Я знаю, что это для вас ничего не изменит, но это будет правильно.

– Правильно было бы удавить эту гниду, Корнишенко, который своего внука-дебила записал к вам в роту при поддержке министра обороны. Вот это правильно. И самого урода Бляблина удавить. Это тоже правильно было бы. Но вам этого делать ни в коем случае нельзя.

Отец Вани подошел к Арине и обнял ее. Тепло. По-отечески.

– Что ж, майор Арина Грик, вам пора возвращаться в больницу, а то вы тут у меня вся кровью истечете.

Он проводил Арину до машины, поддерживая ее за локоть. Пожал руку Герману и направился обратно в дом.

Жена спала беспробудным сном, и ему представилась возможность погоревать без свидетелей его боли и отчаяния. Как только Арина с Германом уехали, и дверь в дом закрылась, Петр Борисович, подперев дверь спиной, тихонечко сполз вниз и зарыдал. Тихо, беззвучно. Закрыв голову огромными мозолистыми руками. По его щекам градом катились слезы. Он, наконец, смог дать волю всем своим отцовским чувствам.

Нет ничего тяжелее на свете, чем хоронить собственное дитя. Никакая физическая или душевная боль не могут сравниться с этим чувством. После этого вся дальнейшая жизнь родителей меняется, и никогда больше она не будет прежней. Краски гаснут, сереют, и жизнь утрачивает свой первоначальный смысл. Для родителей жизнь заканчивается и наступает существование.

Арина стояла справа от отца Вани. Старалась держаться. Но периодически в ее груди начинало клокотать так, что Арина едва держалась на ногах. Для Арины каждый из ее бойцов был своего рода ребенком. Ее военным ребёнком. Сколько было выстрадано вместе, сколько пережито, сколько сделано! И вот теперь Арина стояла около закрытого гроба Вани. Для нее это была особая утрата. Этот мальчик очень напоминал ей собственного сына, и это была ее первая потеря из состава роты. Самое ужасное, что Арина понимала: это первая, но далеко не последняя потеря.

Погода в тот день как будто плакала вместе со всеми, кто в этот день пришел проститься с Ванечкой. Тихий, моросящий дождь, небо, затянутое светло-серыми тучами и небольшой туман, обволакивающий всех присутствующих легкой молочной дымкой. Арина стояла, немного покачиваясь, вспоминая Ваню при жизни, вспоминая его смех, озорную улыбку. Как же ей хотелось проснуться и понять, что все это – лишь дурной сон. Но нет. Над собравшимися текла монотонная речь священника: «Раб божий Иоанн…»

Арина опять провалилась в воспоминания. Все в этой смерти было не так. Не должен он был умереть таким молодым. Не должен был умереть из-за внука очередного тупого генерала, игнорирующего приказы непосредственного начальника. Не должны были родители хоронить красавца Ваню в закрытом гробу. Вообще не должны были хоронить. Ваня должен был вернуться домой и жить, жить, жить.

Меж тем природа продолжала оплакивать раба божьего Иоанна. Дождик был теплым и мелким. И он милосердно окутывал собой всех, кто в этот день находился на кладбище, скрывал слезы присутствующих, забирал лишние звуки.

Наконец, священник завершил свою речь и дал сигнал работникам кладбища опускать гроб в свежевырытую могилу. В тот момент, когда работники кладбища начали опускать гроб, мать Вани, оттолкнув державшего ее мужа, бросилась на его крышку, рыдая и крича, что она не позволит хоронить сына.

– Похороните меня вместе с ним! Мне незачем жить! Незачем!

Женщина так сильно колотила по крышке гроба и налегла на него всем телом, что в какой-то момент работники, которые опускали гроб на толстых веревках, не выдержали дополнительного веса. Один из них поскользнулся на мокрой земле, и гроб вместе с останками Вани, его матерью и двумя работниками улетел в свежевыкопанную яму. Упавшие ударились о крышку гроба, и та раскололась в нескольких местах. Отец Вани и остальные работники кладбища кинулись доставать людей из могилы, но сделать это было сложно. Кто-то вызвал «Скорую». Только по приезду медиков и только после того, как матери вкололи снотворное, удалось отцепить ее руки от крышки гроба. Когда женщину подняли, все увидели, что пальцы несчастной матери с такой силой впивались в крышку, что подушечки в нескольких местах лопнули и из них пошла кровь, а под ногтями осталась древесина.