Марк М Одер - Конец Антропоцена [publisher: SelfPub]

«Интересно, у Дамира установка покалечить меня или убить?» – подумала Арина.

Прозвучал сигнал о начале боя. Арина тоже встала в боевую стойку. Руки старалась держать у лица. Нельзя… никак нельзя было пропустить удар в нос и в виски.

Бум! Дамир сделал выпад вперед. Ага! Он правша. Есть плюс. С левшами драться гораздо менее удобно.

Пока Арина додумывала эту мысль, она было чуть не пропустила следующее движение противника.

Сразу следом за первым выпадом Дамир провел второй удар, потом третий! Удары посыпались на Арину один за другим. Поскользнувшись, она упала. Дамир бросился на нее, но, откатившись по траве, Арина увернулась.

Голова уже гудела, руки ныли. У Дамира был не очень сильный удар, но очень быстрый. И ударов этих было много. Арина поднялась. Дамир снова оказался рядом, снова в стойке. Он подскочил и нанес прямой удар, джебб, Арина успела отклониться чуть в сторону от траектории удара. Удар ушел в воздух. В этот самый момент Арина сыграла в активную защиту. В тот момент, когда Дамир наносил свой удар, она, оставив левую руку в блоке, правой нанесла удар поверх руки противника. Удар был сильный, но он не сбил с ног Дамира. Не сбил, но обескуражил. Именно этого и добивалась Арина. Не мешкая, она нанесла удар под коленку. Потом чуть ниже, по голени – лоу-кик. Со всей силы.

Дамир упал, выставив вперед ноги, так что подойти было невозможно. И Арина замешкалась, позволила Дамиру встать. Тот поднялся с трудом. Нижний лоу стал для него полной неожиданностью. Теперь Дамир совершенно по-другому посмотрел на Арину. В глазах Дамира светился вопрос: «Что еще она может выдать?» Арина заметила это, усмехнулась.

Какое-то время они ходили по кругу, смотрели друг другу в глаза. У Арины ныла левая рука, основные блоки руками пришлись именно на нее. У Дамира болели челюсть и плечо. Удар в челюсть он пропустил во время своей же атаки. Контратаки он не ожидал совсем. А плечо болело после нижнего лоу. Он свалился, как срубленное дерево, не успев сгруппироваться, поэтому достаточно ощутимо ударился левым плечом.

Тут Дамир решился на ближнюю схватку. Самую ближнюю. Внезапно он побежал на Арину и ухватил ее за талию, пытаясь повалить. Арина вцепилась ему за волосы и изо всей силы дернула. Дамир отпустил руки и взвыл во весь голос. Арина ударила в кадык, а затем лбом прямо в нос. Когда Дамир оторвал руки от головы, Арина стукнула его сложенными ладонями по ушам. Дезориентированный Дамир схватил Арину за руки и начал выкручивать кисти. И обездвиженная Арина еще раз врезала лбом по носу Дамира. Она вложила в этот удар всю имеющуюся силу. Дамир схватился за нос. И в этот момент Арина подскочила в воздух и ударила его верхним киком. Дамир улетел на несколько метров в бок.

– Я убью тебя! Просто убью, – зарычал Дамир.

Арина пошла на Дамира. Ярость придавала ей сил. Но в этот момент поднялся Ничипоренко:

– Прекратить бой. Арина, я зачисляю тебя в свою роту.

В этот момент у Арины зашумело в голове, начал усиливаться звон и гул. Она развернулась, посмотрела в глаза Ничипоренко и собралась произнести то, к чему была готова. Она готовилась сказать, что она отказывается от предложенной ей «чести», что вместо этого она запишется в роту смертников. Но в этот момент вперед шагнул капитан Смирнов. Его немного печальные и усталые глаза смотрели на Арину с грустью. И в то же время они смотрели тепло:

– Я также претендую на данного бойца для своей роты.

В этот момент повисла тишина. Ничипоренко медленно развернулся в сторону Смирнова и возмущенно посмотрел на него. Он был в шоке – иначе описать выражение его лица было невозможно. Он стоял и хлопал глазами, пытаясь придумать хоть что-то, что он мог бы сказать командиру Смирнову. В этот момент поднялся Ковальский и задорно крикнул:

– Ну, и я предлагаю! Хех! Отчего бы и не предложить? Пусть человек выбирает. Так яростно драться с чужим мужиком может только отчаянная баба. А нам такие бойцы и нужны! – и Ковальский опять громко заржал.

Ковальский вообще везде и всегда ржал. Он не смеялся, не хихикал… он даже не улыбался. Он ржал. Всегда. Только ржал. Громко, раскатисто. Он ржал и в разговоре с солдатами, когда объяснял им тактику или показывал какие-то приемы. Он ржал, жуя огромный кусок мяса. Он ржал, когда у него брали кровь из вены – ведь щекотно! Он умудрялся ржать во время драки. Он ржал даже тогда, когда докладывал генералу Килько. Веселый малый, откровенно говоря. Но никто не знал, как этот веселый раздолбай рыдал над могилами своих солдат, которых он потерял в прошлой битве. Никто и никогда этого не видел. И Ковальский очень надеялся, что ему никогда не придется больше этого делать.

Он дружил с Ничипоренко, но это была очень поверхностная дружба. Она, дружба эта, ограничивалась обсуждением прелестей каждой женщины, находящейся в части. А еще эта дружба подпитывалась другим общим интересом – алкогольными возлияниями, потому что так, как бухал Ничипоренко, в части больше не пил никто. И только он мог быть и был единственным равным по силам собутыльником огромному Ковальскому. На этом вся дружба заканчивалась. Потому что несмотря на взрывной характер, несмотря на любовь к выпивке, дракам и девочкам, Ковальский только внешне был тупым бревном, а на самом деле это был человек, который уважал честных и справедливых людей. Себя он к таковым почему-то не относил. Как раз себя Ковальский считал распоследней сволочью и внешне всячески стремился это подчеркнуть. Хотя в действительности все это было очень старательной, очень умелой, очень показательной, но все же маской. Никто не знал, что таилось внутри этого огромного, постоянно хохочущего и матерящегося человека. Никто не знал, что таким он стал много лет назад, когда в автомобильной аварии потерял всю свою молодую семью: беременную жену и маленькую дочку. Тогда он был простым участковым. И хотя российскую полицию многие ругают, он был хорошим служителем закона. А потом он столкнулся с тем, что полностью перевернуло его жизнь. Пьяный сынок депутата вылетел на встречную полосу, по которой Ковальский ехал с семьей на дачу. Сделав совершенно невообразимые кульбиты, тот врезался в бок машины Ковальского. И машину выкинуло под КамАЗ на встречной полосе. Потом было сказано много банальных фраз про то, что Ковальский родился в рубашке, что его уберег бог. А Ковальскому так совсем не казалось. Беременная жена умерла буквально на руках Ковальского спустя всего несколько минут после аварии, не приходя в сознание. А маленькую дочь хоронили в закрытом гробу, поскольку, собственно, и хоронить было нечего. Основной удар пришелся именно на правую сторону, где сидели жена Ковальского и его дочь. Больше всего Ковальского терзало то, что сам он практически не пострадал: кроме сломанной левой руки, у него не было вообще никаких травм. Быть может, он думал, что физическая боль могла бы хоть немного притупить душевную. Но этого не происходило. Ковальский уволился из органов сразу после отпуска, который он взял после похорон. Не слушая начальство, которое убеждало его подумать, он развернулся и ушел с работы. Три месяца он просто существовал в четырех стенах своей квартиры, где еще недавно раздавался звонкий как колокольчик смех дочки. В этой квартире прошли самые счастливые годы жизни Ковальского. Он безмерно любил жену, а она в ответ любила его ничуть не меньше. Он обожал свою дочурку. И очень ждал появления на свет сына, который должен был родиться буквально через месяц… Если бы не та авария.