Марк М Одер - Конец Антропоцена [publisher: SelfPub]

На следующий день после аварии к нему, еще буквально день назад счастливому отцу семейства, а теперь – убитому горем человеку, приехал начальник. Начальник привез три миллиона рублей и объяснил, что мальчика, находившегося за рулем, сажать нельзя, да и имя его упоминать нежелательно. Объяснил, что папа у него большой депутат и что жизнь ломать никому не стоит, что мальчик уже улетел поправлять свое здоровье за границу, а все записи видеорегистраторов изъяты. Да и свидетелей не будет. Уже со всеми поговорили.

Все сводилось к тому – еще недавно для Ковальского неочевидному, – что правосудие существовало не для всех.

Ковальский все выслушал, денег не взял. И не сказав ни слова, захлопнул дверь перед носом начальника. А после похорон пришел и написал заявление на увольнение. Начальник пытался еще раз с ним поговорить, приехав к нему повторно. Но Ковальский сказал, что, если тот еще раз раскроет рот, чтобы повторить свое предложение, он его убьет. И вытолкнул его из своей квартиры.

На этом история могла бы закончиться. Но все случилось немного иначе. Ковальский пил полгода не просыхая. А потом началась война.

Ковальский через старых знакомых навел справки и узнал, что сынок депутата, отдохнув, вернулся в Москву, что гоняет он все также. Через других знакомых, с которыми Ковальский служил в армии, он узнал наиболее любимые маршруты и сына, и его отца. А еще он нашел аналогичную аварию, где также погибла семья, но уже вместе с отцом семейства. А виноват в аварии был уже не депутат, а ведущий программы новостей. Все знали, что этот ведущий любил ездить пьяным и что это не первая авария с его участием, в которой пострадали люди. И каждый раз этот человек уходил от ответственности. От этой новой информации Ковальский неделю приходил в себя, занимался спортом. А потом он пошел и записался добровольцем на фронт. До сборов оставалась неделя. Ковальский собрал вещи. И сделал то, чего не сделать не мог: в ночь перед отправкой на фронт, он выследил ведущего и забил его до смерти. Потом положил того в багажник его же джипа и с этим грузом поехал караулить депутатского сынка. На подъезде к резиденции его отца Ковальский сбил внедорожником ведущего спорткар виновника в смерти его семьи. А потом несколько раз впечатал в дерево, разбивая машину. Но предварительно он забрал из машины телефон убийцы своей жены и дочери. В конце концов Ковальский поджег машину депутатского отпрыска. Он стоял и наблюдал, как корчился и орал тот, кто отнял у него семью, счастье, нормальную жизнь. И в его душе ничего не дрогнуло. А потом он позвонил отцу убийцы своей семьи и назвал место аварии, представившись спасателем. Депутат примчался уже через несколько минут с охраной. Больше депутата живым никто не видел. Никогда и никто больше не увидел ни его сына, ни его охранников, ни его самого. На месте происшествия остались только сгоревшие машины. Очень долго полиция выстраивала план обвинения. Полицейские даже приезжали с вопросами в часть, где служил Ковальский. Но с тех пор, как депутат с сыном были стерты с лица земли, Ковальский стал настолько спокойным, что никакие допросы и проверки не могли заставить его пульс биться быстрее. Военная прокуратура даже притащила детектор лжи, который Ковальский с нескрываемым удовольствием прошел. А все попытки обвинить его в убийствах заканчивались предъявлением железного алиби. И когда у следователей закончились варианты, и они поняли, что связать его с пропажей депутата и его сына невозможно, все задействованные в этом личности уехали восвояси. Вот тогда Ковальский и стал таким, каким он был сейчас. Он ржал, матерился, бухал, курил и трахался. При этом военным он был превосходным. И начальство службой его было вполне довольно. У него был образ дурковатой деревенщины, которая ржет по поводу и без и двух слов связать не может. Никто не знал, что он был из вполне интеллигентной семьи. Отец его – главный инженер завода гражданской авиации. Мать – преподаватель МГУ. Но, чтобы жить дальше, Ковальскому нужна была маска. Ему хотелось, чтобы его видели тупым веселым выродком. Это было удобно – никто не лез к тебе в душу узнать, кто ты на самом деле. Никто не увидел его настоящего лица и в тот день, когда случилась страшная трагедия с его ротой. После месяцев ожесточенной войны на фронте, рота Ковальского попала под бомбардировку сил коалиции. Мальчишки… его мальчишки, которых он учил жизни, учил воевать, обращаться с оружием, жить в новой реальности… Те мальчишки, от восемнадцати до двадцати, которых он нещадно муштровал, которые были с ним и днем, и ночью, которых он опекал и в то же время откровенно пи…ил за малейшие проступки, эти мальчишки оказались мертвы. После той истории Ковальскому дали увольнительную на время похорон. Тридцать восемь человек погибло из его роты. Он отстоял службу в церкви, отстоял похороны, отстоял проклятия со стороны родственников. И когда все разошлись, Ковальский остался рядом с могилами до закрытия ворот кладбища. А потом приходил туда три дня подряд. И в какой-то момент, когда на кладбище было тихо и рядом не было ни души, Ковальский беззвучно зарыдал. Это не было помутнением рассудка и это не было проявлением инфантильного характера. Просто ко всем этим молоденьким мальчишкам Ковальский сильно прикипел душой. Сам того не замечая, он начал относиться к ним, как к родным людям.

И вот теперь он опять сделал то, чего не мог не сделать. Он объявил о своем желании заполучить Арину в свою роту. Ему, строго говоря, не нужна была Арина. Но он не мог не встать на защиту справедливости.

В тот миг, когда Ковальский вышел и объявил свою заявку, Ничипоренко испепелял взглядом Смирнова. Но когда и Ковальский повторил тот же запрос на Арину, что и Смирнов, Ничипоренко был прямо-таки разбит.

Зачем? Зачем им эта баба, которую он, Ничипоренко, должен был заполучить в свою роту любой ценой. Они хотят ему насолить? Они имеют на нее виды? Что вообще происходит?

Он обдумывал в голове варианты, но ни один из них не удовлетворял его.

Его мысли прервал Ковальский, который в совершенно несвойственной для себя манере, вежливо, без хохота, совершенно ровным голосом спросил у Арины:

– Арина Грик, вам необходимо выбрать, в чью роту вы хотите быть записанной. В роту командира Ничипоренко? В роту командира Смирнова или в роту командира Ковальского? Прошу вас ответить прямо сейчас.

Было непонятно, что больше всего поразило окружающих: бой Арины и Дамира, заявка, которую на одного бойца сделали сразу три командира, или же спокойный и вежливый тон Ковальского? Все вокруг переглядывались, силясь понять, что происходит.

Арина и сама пребывала в недоумении. Она уже собралась объявлять, что записывается в отряд смертников, и уже мысленно представляла себе, что произойдет дальше. И вдруг произошло чудо! Она еще только начинала осознавать, что спасена от Ничипоренко. По крайней мере, от нахождения в его роте. А это уже немаловажно. Хотя, безусловно, нужно еще дожить до отправки на фронт.