Марк М Одер - Конец Антропоцена [publisher: SelfPub]

– Господи, да что же здесь произошло? – в ужасе спросила Арина.

А затем они увидели сбоку от кровати большое ведро, доверху наполненное разорванными женскими трусиками.

Ковальский сплюнул и выругался:

– Твою же мать! Извращенцы поганые. Что будем делать?

– А что ты сделаешь сейчас? Будить часть? Идти будить Ничипоренко? Нам нужны доказательства! Без дневного света полной картины не будет. Надо вернуться, взять медицинские перчатки и, собрав доказательства, написать рапорт, сразу все разъяснительные. Я предлагаю вернуться сюда на рассвете и задокументировать все это. Сфотографировав, собрать улики и направить в Москву. Килько вообще не будет ничего делать без хорошей доказательной базы. Если Леня прав, то он трахает Катю, которая ему во внучки годится, а еще он пресмыкается перед отцом Ничипоренко, так что он попросту попытается все это замять, – Смирнов рассуждал очень здраво, но в голосе слышались досада и негодование.

– Хорошо, идем. А что делать с Аликом? Будем сейчас ему рассказывать?

Тут вперед вышел Ковальский:

– Не надо. Пока не будет доказательств, лучше не рассказывать. Давайте мы придем сюда утром, соберем улики и потом обратимся к Килько. И лучше прийти сюда со свидетелями!

– А еще лучше вообще сделать вид, что нас здесь не было! – сказал Смирнов. – Прийти еще раз с официальным осмотром, как будто в первый раз.

Ковальский кивнул:

– Так и сделаем. Только подчистим следы своего присутствия здесь.

Арина не могла понять, против она или поддерживает эту идею. Но она была готова поддержать большинство, потому что голова шла кругом, и она почти падала от усталости. И хотя ей было ужасно стыдно, она чувствовала, что готова прямо сейчас лечь и уснуть, потому что у нее подкашивались ноги и закрывались глаза.

Пока все решали, что же все-таки делать, голос подал Алик:

– Эй, народ! Ну, что там?

Ковальский тихо сказал:

– Пока нет доказательств вины Ничипоренко и его компании, говорить что-либо Алику нельзя. Придем рано утром. Подъем в пять, здесь будем в пять сорок. Успеем посмотреть, зафиксировать, и с этим отправимся к Килько. Все, уходим!

Все вышли, и Арина побрела вслед за ними.

Проходя мимо комнаты с выпивкой, Ковальский резко остановился:

– Надо каждому взять по паре бутылок. Скоро мы уйдем на фронт, и там это будет ценнее и золота, и оружия.

И он зашел в комнату. Посмотрев, он выбрал ящик виски и ящик водки. Кто бы ни был тот, кто собрал здесь алкоголь, он явно был большим его ценителем и любителем. Все напитки были выдержанные, дорогие и очень хорошего качества. Ковальский тоже разбирался в алкоголе, поэтому он быстро схватил отличный односолодовый виски двадцати одного года выдержки и дорогую водку. Раздав каждому по две бутылки и взяв еще две – на дорогу до казарм, все двинулись в путь. Выйдя на дорогу, Ковальский тут же откупорил водку и приказал всем сделать по глотку. День был тяжелым, и стресс был огромный для всех. Каждый из них понимал, что с Анной случилось что-то очень плохое, но вот масштаб этого самого плохого представлял каждый по-своему.

Ковальский сделал большущий глоток и вспомнил момент, когда на свет появилась его маленькая дочка. Когда врач показал ему его маленькое сокровище, которое кричало и не могло остановиться, у него, огромного мужика, сами собой текли слезы. Ведь это чудо – вопящее, горланящее – было результатом его любви. Чтобы создать это чудо, ничего не нужно было делать: не нужно было возводить небоскребов, не нужно было придумывать суперлекарство, не нужно было спасать мир или ставить мировой рекорд по бегу. Для чуда нужно было найти своего человека и просто его любить. Ковальский глотнул еще и передал бутылку Арине.

Арина сделала небольшой глоток и зажмурилась. Она, в принципе, не любила крепкий алкоголь вовсе, но водку – в особенности. А тут ничего вроде, но все равно не вкусно.

Но приятное тепло мгновенно разлилось по телу и наполнило душу какой-то призрачной надеждой. Арина вспомнила, как она с коляской, в которой лежал младший сын, провожала старшего сына в новую школу.

Москва, сентябрь, Ленинский проспект все еще утопает в зелено-золотом одеянии деревьев. Она идет с Марком и Робертом по улице, провожает и встречает старшего ребенка из новой школы. Они только переехали, район новый для них, но она так счастлива. Все хорошо. Дети рядом, каждодневные объятия, безусловная любовь… И нет войны.

Арина передала Герману бутылку. Подумала с какой-то обреченной отстраненностью, что все это напоминает странную, неуместную игру, эстафету «глотни и передай другому». И это действительно так и выглядело.

Герман принял бутылку из рук Арины, также глотнул и вспомнил свою семью, безвозвратно утраченную с приходом войны. Он вспомнил, как не успел доехать к родным, и что после этого было. Глотнув еще раз, он передал бутылку Алику. Тот, в свою очередь, сделал сразу два глотка и сразу передал Марселю. Картины в голове Алика, проносились одна ужаснее другой.

Марселю и Эдику вспоминать особо было нечего. Семьи в безопасности, все живы. Но каждый думал он том, что он может найти в том доме завтра, при свете дня. Картина этого места днем могла оказаться гораздо страшнее, потому что ночь может милосердно скрыть уродство и все самое страшное. День в этом смысле безжалостен.

Рустам опирался поочередно на всех участников, кроме Арины. И ему абсолютно не о чем было думать. Он выпил свою пару глотков и шел, прихрамывая и опираясь на товарища. Никто бы не заставил его говорить о своих чувствах правду, но сейчас он даже немного стыдился того, что ему, по большому счету, все равно, что случилось с Анной. Из него должен был получиться хороший солдат – минимум чувств, максимум отдачи при выполнении приказов своего командира. Он передал бутылку Смирнову.

Смирнов глотнул водки и тут же отдал Ивану, отгоняя воспоминания из детства. Меньше всего он хотел вспоминать трагедию с матерью.

Иван вспомнил своих родителей, передавших его в два года на ПМЖ к бабушке. Они появлялись в его жизни регулярно, но только после достижения им работоспособного возраста. Появлялись с требованием оплачивать их счета.

Бутылка вернулась к Ковальскому и пошла по второму кругу – пока полностью не опустела. Затем они также стали передавать из рук в руки бутылку виски. Она уже у всех пошла гораздо мягче и быстрее. Бутылка закончилась тоже очень быстро. Потом оказалось, что Ковальский прихватил еще одну – для общего пользования, и все уже с удовольствием распили и ее, подходя к казармам.

Арина с трудом забралась на свою четвертую полку. И как только ее голова коснулась подушки, она тут же уснула.

Учитывая, что все пили на голодный желудок, все, кроме Ковальского, проспали свои пять тридцать. Поэтому Ковальский, с трудом разбудив Смирнова и нескольких заместителей, вооружившись, отправился с ними в дом. Но брать с собой остальных они не стали, благородно позволив оставшимся хоть немного поспать подольше. Потому что они понимали, что все, что происходило здесь в эти три недели, было совершеннейшей ерундой по сравнению с тем, что будет там, на фронте. А тем, кто, как говорится, еще пороху не нюхал, будет особенно тяжело.