Дэн Абнетт - Прямое серебро

— Не трогайте её, — сказал он. — Она не виновата.

— Молчать, руки на стену! — отрезал Каффран.

Солдат развернулся и упёрся растопыренными руками в стену сарая.

Каффран приблизился, чтобы обыскать его, направив лазган мужчине в спину.

Внезапно зажужжал вокс.

Он отступил и подкорректировал настройку микробусины.

— Повторите! Повторите! — отчеканил он.

Вокс снова подал сигнал, и Каффран услышал единственное слово.

«Возмездие».

Девять человек погибли. Шестеро были ранены. Ещё трое получили газовые ожоги, из-за порезов на снаряжении.

В семнадцатом взводе царил беспорядок. И Рэглон знал это. Гаунт видел, как потрясён начинающий сержант и как он во всём винит себя. Это был его первый боевой выход, и в результате меньше половины взвода осталось в живых, сохранив боеспособность.

Лазутчики Гаунта довольно быстро рассредоточились по угрюмым руинам мельницы Сантребар. Дождавшись когда все четыре подразделения займут позиции у окон и другие огневые точки, Дорден привлёк полдюжины солдат, чтобы те помогли ему с ранеными из взвода Рэглона.

Двое были при смерти. Сикре и Мквил; их уже не спасти. Дорден позвал Цвейла.

Время приближалось к 19.00, и начало темнеть. Приглушённый грохот контр-атаки всё ещё долетал до них по пустоши с юга, как и протяжное уханье супер-осадных орудий. Вокруг до сих пор всё было окутано жёлтым газовым туманом.

Где-то через час пошёл дождь. Свет изменился, низкие жёлтые небеса окрасились лёгким румянцем. Это напомнило Голке, как под влажной кистью меняется акварель. Много лет назад он любил рисовать. И теперь, стоя у одного из низких окон мельницы, он почти что любовался видом.

Пейзаж выглядел пустым и непривлекательным, но что-то в нём всё равно было. Тёмная, охристого цвета земля и белёсое небо, постепенно темнеющее до серо-голубого.

Под весом полевого доспеха, тяжелого плаща и в респираторе, он чувствовал себя отстранённым. Это была земля, за которую он сражался. Земля, за которую он воевал всю свою сознательную жизнь. Вокруг, на сколько хватало глаз, не было ничего, кроме шрамов войны. Это не было похоже на поле брани, ландшафт выглядел так, словно его извратило грубое колдовство безжалостного сражения. Раздет, сожжён, отравлен, изуродован и убит.

Он задавался вопросом, почему же его восхищает эта жуткая красота. Конечно, едва ли таким образом проявлял свой эстетический вкус дремавший в нём художник-любитель. Скорее это Покет напомнил о себе. Сайберк Покет.

Этот кровавый кусок земли отнял у его друзей, подчинённых и здоровье.

Голке покинул это место развалиной: настолько искалеченным его ужасами, что до сих пор нуждался в консультациях своего врача. Воспоминания всё ещё терзали его разум.

Он попытался представить, как будет выглядеть Покет, когда оживёт. Десять, пятьдесят, сто лет спустя… чего бы это ни стоило. Он силился вообразить, что война закончилась, и природа мало-помалу снова вступает в свои права. Леса. Поля. Жизнь во всех её проявлениях.

Голке мог вообразить это, но вид был неубедительным. Бесконечная панорама разорения перед ним была единственной правдой.

Он понимал, почему это было так важно для него. Покет преследовал его много лет, скрываясь в мыслях и кошмарах. И вот теперь он снова здесь. Именно поэтому он вызвался пойти вместе с Гаунтом. Это была аверсивная терапия. Он вернулся, чтобы встретиться со своими демонами и отринуть их, избавиться от их, изгнать их прочь. Он пришёл сюда, чтобы вернуть что-то такое, чего он лишился ещё будучи молодым. Покет был адской дырой, невыносимо уродливыми руинами. Но теперь он даже видел в этом красоту.

Он сделал первый шаг. Он смотрел на пейзаж из своих кошмаров и уже не цепенел от ужаса.

Он мог это сделать. Он мог сломать Покет так же, как тот когда-то сломал его самого.

Два месяца назад его помощники вытащили его на вечерний концерт в Онче. Популярное шоу находилось тогда в городе с гастролями, и все в один голос утверждали, что ему оно понравится. Пышно разукрашенный театр был полон солдат в увольнении, но Голке смотрел представление с одного из балконов, вдали от шума. Представление было действительно весьма занятным, хотя простые солдаты были в восторге, будто смотрели лучшее шоу в своей жизни. Фокусник, труппа акробатов, скрипач-виртуоз, клоунский номер с дрессированными собаками, певцы, оркестранты, довольно невыразительное сопрано. Известный комик в нарочито маленькой шляпе расхаживал по сцене и отпускал скабрёзные замечания о половых предпочтениях и гигиене шадикцев, вызывая у публики яростное одобрение.

Потом вышла девочка, хрупкая девчушка из Фичуа, это был заключительный номер. Старший помощник взволнованно сообщил, что все парни собрались тут в первую очередь ради неё.

Она не выглядела особенной, всего лишь юная барышня в юбке с кринолином и корсаже. Но её голос…

Она спела три песни, весёлые, дерзкие и патриотичные. Последней была песенка, которую Голке слышал время от времени в исполнении мужчин. Ироничным был отрывок, где солдат заверял начальство, что готов сражаться, но, желательно, в безопасном месте. Припев звучал примерно так: «Я б нашёл себе врага, где угодно, но не здесь».

Публика безумствовала. Маленькая фичуанская девочка повторила песню на бис. На сцену полетели цветы.

Мотив запал ему в душу. Голке обнаружил, что напевает себе под нос: «Где угодно, но не здесь, ваше благородие, где угодно, но не здесь». Три звонка, занавес, спокойной ночи.

С тех пор мелодия засела в памяти. Слова звучали раз за разом.

Где угодно, но не здесь.

Он понимал, почему мужчины (в большинстве своём – сентиментальные глупцы, как и все солдаты вне службы), так любили эту песню. Она была броской, яркой и веселой. А ещё – озвучивала то, в чём они сами не решались признаться. И позволяла разбавить смехом их самые сокровенные и тайные чаяния.

Мелодия стихла в его голове. Не выдержав страданий и тягот Покета, она просто исчезла.

Голке видел их сквозь обнадёживающую ложь.

И всё же именно сюда он стремился вернуться. Именно сюда ему нужно было попасть.

Он хотел быть не где-нибудь ещё, а здесь. Прямо здесь. И прямо сейчас.

Дождь полил сильнее, шипя на отравленной земле и заливая дырявые водостоки мельницы. Ливень разошёлся настолько, что через пятнадцать минут воздух прояснился, а небо стало серее и больше.

Дорден достал анализатор атмосферы и объявил, что концентрация газа упал ниже предельно допустимой.