Владимир Корн - Храм из хрусталя [litres]

Когда-то, еще в самом начале, едва только сюда угодил, Слава Проф рассказывал мне вот о чем. Существует нечто вроде поверья: у перквизиторов ничего брать нельзя. Вообще ничего. Мол, сразу же после этого начнутся огромные неприятности, причем не только у тебя самого, но и у всех, кто тебя окружает. Рассказывал Вячеслав с легкой усмешкой и в то же время утверждал, что в это здесь верят свято. После чего предположил, что родилось поверье не на пустом месте. Убив перквизитора, ты становишься объектом их охоты. И любая вещь, которую ты забрал с его тела, станет неопровержимым доказательством, что на тебе лежит смерть одного из них.

Через несколько дней после его рассказа нам пришлось убить целых шесть перквизиторов. У каждого из них имелось по отличному бронежилету из пластин гвайзела, завладеть которым является мечтой каждого, кто хотя бы раз в неделю выходит за пределы безопасного поселения. А если только там и обитаешь? Так вот, мы ушли, не взяв ничего. «Обстоятельства изменились, – глядя на пленника, усмехнулся я. – Да и какие могут быть поверья, когда мы целенаправленно идем их уничтожать?» Теперь легендарные бронежилеты были у каждого из нас. Если судить по их прежним владельцам, они не делают неуязвимыми, но дают шанс, и глупо им не воспользоваться.

– Трофим? – взглянул я на своего напарника.

Мы находились в таком месте, где истошные крики пленного языка вряд ли смогут донестись до остальных, шум низвергающейся с высоты воды был достаточно силен.

– Знаешь, Игорь, мне интересная мысль пришла, – сказал он, снимая пистолет с предохранителя и щелкая затвором. – Сейчас ее и проверим.

– Вы же поговорить вначале хотели, – сказал пленник.

Не сказать, чтобы он побледнел или голос у него стал дрожащим, но ему явно хотелось продлить свою жизнь хотя бы на несколько лишних минут.

– Обязательно поговорим, – кивнул Трофим.

После чего выстрелил перквизитору в колено. Тот, рухнув на землю, взвыл от нестерпимой боли.

– А говорят, что они совсем ничего не чувствуют. Получается, врут люди. Все, – обратился Трофим ко мне, – теперь за жадр он будет петь как канарейка.

Теперь мне стала понятна идея Трофима. Пытать в обычном понимании этого слова не придется. Дал ему в руки жадр, и боль исчезла. Передумал он говорить или возникли сомнения в правдивости им сказанного – забрал его. И действительно, получив в руку жадр, плененный перквизитор отвечал если не охотно, то без малейшей запинки. Единственное условие, которое он поставил, было обычной просьбой.

– Когда нулить будете, жадр не забирайте.

– Он тебе не поможет, – усмехнулся Трофим, намекая на то, что жадр снимает боль, но от смерти не спасет.

– Хочу сдохнуть на мажорной ноте, – сказал тот.

Ну да, жадр хорош еще и тем, что даже самое паршивое настроение превращает в замечательное. Дает надежду, оптимизм и многие другие приятные вещи. Хотя какой может быть оптимизм за секунду до смерти? Но просьба была пустячной, а все остальное – его дело. Я начал с самого главного.

– Кто такой Вазлех?

– Вазлех не кто, а что. – И объяснил: – Дерево. Вы не могли его не видеть, настолько оно необычное.

– Друиды хреновы, – пробормотал Трофим.

Значение слова перквизитору оказалось знакомо.

– Мы не поклоняемся деревьям, дело в другом.

– В чем именно? – спросил я. – На нем растут особые яблочки?

– Яблочек на нем нет. И ягодок тоже. Орешки случаются, но дело не в них.

– Тогда в чем именно?

– В червячках.

Наверное, Трофим перестарался, поскольку пленник переводил дыхание не меньше минуты, пусть даже боль после того, как он получил жадр назад, ушла практически сразу.

– Ты по существу, по существу, – ласково попросил пленника он.

И тот не стал Трофиму отказывать.

– Несколько раз в год на вазлехе появляются наросты. Вернее, какие-то образования. Не на ветках – на стволах.

Стволов у вазлеха действительно много. Какой-то клубок змей, а не ствол, где вместо морд – ветви.

– А дальше-то что?

– То, что в них червяки. Тонкие, с палец длиной, почти прозрачные, а некоторые слегка светятся.

– И…

– И их прививают людям. Или подсаживают.

– Как? И зачем?

– Делают на шее под самым затылком неглубокий надрез и вкладывают туда несколько штук. После этого остается только подождать пару дней.

– И что происходит потом?

– Потом человек теряет волю. Причем полностью и навсегда. С виду-то он остается самым обычным, и ни за что не догадаешься, что он все, дитя вазлеха.

– Дальше!

– Такое дитя выполнит любой приказ. Скажешь ему убей – он без лишних вопросов убьет. Скажешь убей себя, и он тут же пулю в лоб. И еще они совсем не чувствуют боли. Их хорошо впереди других посылать. Смерти не боятся, боли не чувствуют, приказ будут выполнять, пока не сдохнут. Вот такие у вазлеха червячки. Кстати, жадры у вас знатные, ни разу с такими иметь дело не приходилось. Кто он, этот эмоционал?

– Перед собой видишь. – И Трофим движением головы указал на меня.

Перквизитор посмотрел с удивлением.

– С таким-то даром и по горам бегать? Зачем тебе это?!

Что я мог сказать ему в ответ? Ответить все как есть? Но поймет ли он меня? Вряд ли.

– Что-то мы в сторону уклонились. И вообще, ты поподробней!

– Всех тонкостей не знаю, хотя присутствовал из любопытства пару раз. Этим у нас специальные люди занимаются.

– Червяков вкладывают в разрез по одному? – даже не знаю зачем, спросил я.

– Нет, сразу несколько. Бывает, что ни один не приживается. Но случается, что и все сразу. Тогда хана.

– В чем именно?

– Во всем сразу. Эти глисты каким-то образом добираются до мозга. Уж не знаю, что они там делают, но с людьми происходит то, о чем я и сказал раньше. Мне говорили, черви внедряются в какое-то особенное место в мозгу. Но если их приживается несколько, места в нем уже не хватает, и тогда они расселяются куда-то еще. Все, пропал экземпляр. Живет он недолго, не больше недели, мало того что идиот идиотом, так еще и корчит его постоянно. Жутко со стороны смотреть!

Я вспомнил картину, которую наблюдал не далее как вчера. Теперь понятно, что с ним происходило.

– А что с теми, у которых все прошло удачно?

– Те на вес золота! Как исполнители. Конечно, самостоятельно они не действуют, но были бы «детки», а кому им приказать, всегда найдутся.

– Почему именно «детки»?

– Так уж сложилось. Жадры почему так назвали? – задал он встречный вопрос. Понятия не имею. Так же, как и то, почему на южном побережье они вообще лапти. – Возможно, потому что они слушаются, как дети очень строгих родителей. Не знаю.

Теперь общая картина становилась ясна. «Деткам» жадры без надобности, поскольку они теряют чувство боли. Такое бывает и у обычных людей при нарушении работы мозга. Если попросить Славу, он наверняка объяснит, почему так происходит. И о земных паразитах, которые умеют проникать в мозг, я тоже наслышан. Причем не в какой-нибудь там муравьиный, когда эти насекомые полностью меняют свое поведение, становясь натуральными зомби, но в самый что ни на есть человеческий. Это и амебы, и токсоплазма, и даже ленточный цепень. Но они попадают иначе, как правило, через желудок, а тут их вводят чуть ли не напрямую в мозг.