Евгений Прядеев - Калининградский сувенир

Такое поведение лишь добавляло нашему соседу таинственности, а в глазах некоторых вдовых старушек еще и романтичности, но дед Василий очень вежливо держал всех на определенной дистанции, не подпуская никого совсем близко.

Мы проехали по знакомым мне с детства дорогам посёлок насквозь и через пару километров подъехали к большому дачному кооперативу, свернули пару раз вглубь садового товарищества и остановились возле одного из участков.

Высокий забор из металлических прутьев был густо оплетён побегами винограда. Даже сейчас, поздней осенью, разглядеть творящееся на территории участка было достаточно сложно, хотя я точно знал, что там стоит невысокий домик, как минимум два сарая и беседка, собственноручно построенная хозяином из красного кирпича.

Летом, когда листья винограда распускались, забор вообще превращался в непроницаемую для посторонних глаз стену. Мы вылезли из машины и подошли к калитке, которая оказалась заперта на большой висячий замок.

— Ну вот, похоже зря прокатились, — расстроился Мирон. — Хозяев нет дома.

Я улыбнулся про себя и показал Мирону знакомую с детства хитрость. Одно из железных колец, на которые крепился замок, не была приварена к калитке, а только изображала видимость запора.

— Калитка заперта изнутри, — объяснил я Мирону. — Да и на даче явно живут. Посмотри, здесь следы, довольно свежие, а печная труба с конденсатом. Значит в доме топят, а кто это будет делать кроме хозяев.

— Какой конденсат, — не согласился со мной Мирон. — Это от дождя капли еще не высохли, да и следы могли оставить, когда уезжали. Вот может быть как раз сегодня утром хозяин и уехал.

Мирон осмотрел еще раз калитку и забор рядом с ней, а затем развел руками.

— Звонка не вижу. Даже колокольчика никакого нет. Как же он узнает, что к нему пришли?

Мой напарник встрепенулся и закрутил головой по сторонам, а потом разочарованно добавил, глядя на меня:

— Я подумал, что может быть здесь видеонаблюдение имеется… Но тоже никаких признаков.

— Нет здесь никакого звонка, — разочаровал я Мирона. — Хозяин не очень жалует посторонних. Он исповедуют принцип «мой дом — моя крепость» и никогда не любил приглашать кого-то в дом. Даже несмотря на то, что всегда был очень вежлив и радушен с соседями, счастье побывать у него гостях выпадало лишь избранным.

— Не уверен, конечно, что можно назвать тебя избранным, — скептически заметил Мирон. — Но, судя по всему, ты в этом доме бывал неоднократно.

— Бывал, — не стал отрицать я очевидного, не вдаваясь, впрочем, в подробности.

Я поднял с земли маленький камушек и аккуратно бросил его через забор в сторону дома. Выработанные в детстве навыки не подвели, и мы с Мироном услышали, как дзинькнуло стекло одного из окон. Я улыбнулся и с каким-то детским предвкушением чуда стал ждать, пока отворится входная дверь.

Однако, прошла одна минута, затем другая, но, к моему большому сожалению, ничего не происходило.

— Может, не слышит, — пробормотал я в ответ на вопросительный взгляд Мирона и поднял с земли ещё один камушек. Бросок, звук от попадания в стекло и снова никакого эффекта.

Но он же дома! Я просто уверен в этом! Мой мозг категорически отказывался принять мысль, что мы с Мироном приехали зря.

— Поехали, Андрюха, — негромко предложил мой напарник. — Завтра попробуем приехать.

— Да нет, подожди, — отмахнулся я от друга и подошел к калитке. Должна выдержать, иначе дед Василий съест меня сырым и без соли.

Металлические прутья заскрипели под моим весом, но выдержали столь непочтительное к себе отношение. Я перевалил свое тело через забор и оказался на территории участка.

— Если тебя заберут за проникновение на частную территорию, то передачек можешь не ждать, — язвительно прокомментировал мои действия Мирон.

Я ничего не ответил, а лишь отряхнул немного испачканные джинсы и выпрямился. При первом взгляде на даче деда Василия всё осталось по-прежнему. Дом, сложенный не из новомодного бруса, а из настоящих цельных бревен, по-прежнему оставлял ощущение монументальности и вечности. Почему-то в детстве мне всегда казалось, что внутри он гораздо больше, чем снаружи, и лишь повзрослев, я понял, что ошибался.

Примостившийся в углу участка сарай долгое время вообще считался филиалом пещеры Али Бабы, из которого периодически на свет извлекались ценные сердцу каждого мальчишки сокровища — то макет парусника, который можно было запустить по руслу ручья и затем бежать по берегу, стараясь не упустить из вида очертания судна, то настоящий индейский лук, в придачу в которому шел головной убор из голубиных перьев.

Однажды дед Василий вытащил из него настоящий деревянный самокат, тот самый, где не было ничего электрического, а руль не регулировался по высоте. Детскому счастью не было никакого предела, я гонял на нем по всем окрестностям, пока под моим весом колеса не рассыпались в щепки. Помню, как опечаленный до глубины души, я притащил обломки к деду Василию и стал каяться, что совсем не собирался ломать столь ценное транспортное средство, а тот лишь усмехнулся и произнес одну из главных мудростей в моей жизни:

«Запомни, Андрей! Любые вещи рано или поздно ломаются, они, как и люди, не умеют жить вечно! Главное не начать любить вещи больше, чем людей!»

А вот грядок стало меньше. Хотя хозяин участка и не стремился к выращиванию мичуринских урожаев, в моей памяти крепко застряли несколько клочков земли, на которых росли разные лечебные травы — мята, мелисса, валерьянка… Было что-то ещё, но я помню только эти названия. Никакой картошки, парников с помидорами или огурцами дед Василий не признавал, хотя всегда с любовью ухаживал за несколькими плодовыми деревьями и чересчур большое, на мой взгляд, внимание уделял огромному цветнику перед домом.

Сейчас же грядок не было видно совсем, а то место, где обычно росли розы, тюльпаны и пионы, стало ощутимо меньше в размерах.

Я неторопливо прошел по участку и подошел к невысокому крыльцу дома. Двигаясь нарочито неспешно, я до последнего надеялся, что входная дверь отворится и знакомый, чуть хриплый голос насмешливо скажет: «Ну что, медвежонок? Так и продолжаешь лазать по заборам?»

Но вот я уже стою на крыльце, а хозяина всё нет и нет. Вздохнув, поднимаю руку и громко стучу по деревянной двери. Звуки ударов глухо прокатываются по округе, но дом продолжает хранить молчание.

Я берусь за дверную ручку, чтобы проверить, заперта ли дверь, как вдруг прямо мне в лицо брызгает что-то липкое и вонючее. Непроизвольно отшатываюсь, но на плечи уже падает что-то тяжелое. Пытаюсь освободиться, но понимаю, что это сеть, в которой я только запутываюсь все сильнее.

— Твою мать! — восклицает Мирон, отбрасывает недокуренную сигарету и буквально прыгает к калитке. Я хочу ему крикнуть, чтобы не двигался, но понимаю, что тело начинает неметь, а губы уже не слушаются меня. Мой напарник переваливается через забор, делает шаг и проваливается в бездну, развергнувшуюся у него под ногами. Слышится крик, а затем на меня падает что-то еще, больно бьет по голове, и картинка происходящего начинает плыть перед глазами…