Сергей Вольнов - Зона Посещения. Забытые богами [litres]

Очень высокий, баскетбольного роста, он был истощён, как будто сбежал из концлагеря; голова и лицо его густо заросли волосами, белёсое тело было покрыто кровоподтёками и ссадинами, царапинами и нарывами. Половые органы сморщились, скукожились и сделались совсем крохотными – от страха или от холода…

Он посмотрел в том направлении, откуда появился. Взгляд его исполнился опасением, оттеснившим ненависть. Из лесу может появиться погоня!!! Об этом кричала боязнь в глазах изнурённого беглеца.

Немного отдышавшись и придя в себя, голый поискал своё оружие. Вытащил прямой широкий клинок длиною в локоть. Сероватый шершавый металл не блестел. Похоже, лезвие и не было металлическим… Держа грубую деревянную рукоять в левой руке, большим и указательным пальцем правой беглец у самого кончика сжал лезвие. И приложился к нему лбом.

Замер на некоторое время. Губы его шевелились, будто у школьника, повторяющего вызубренное накануне стихотворение.

Отняв от лица свой длинный нож, а может, короткий меч, мужчина приложил его к сердцу, по-прежнему не выпуская из рук. Затем ту же операцию он произвёл со своим животом, затем повернул вертикально, рукоятью вниз, и приложил к гениталиям.

Покрытые пузырящейся слюной губы его всё это время без устали шевелились, но ни единого звука не раздалось вслух. А может, просто не услышалось – ветер разбушевался не на шутку, деревья скрипели и трещали, и в этом предгрозовом неистовстве сидящий под столбом голый пришелец встал, поднял над головой обеими руками свой серый неметаллический клинок, повернулся лицом к лесу и что-то нечленораздельно закричал.

Хриплые рычащие звуки наплывали один на другой, складываясь в жутковатое подобие мелодии, и оно на миг перекрыло рык нарождающейся бури. В ответ из лесу эхом раздалась такая же – но в более низкой тональности, ещё более дерущая морозом по спине, – череда криков…

Голый смолк и оскалился, обнажив тёмные сгнившие зубы, глаза его почти закрылись, так он их прищурил, расстреливая край леса ненавидящим взором. Страха в них уже не было.

Крик-эхо также смолк. Бородатый косматый беглец наконец отпустил кончик лезвия, ловким броском перекинул рукоять в правую ладонь, замахнулся и невероятно быстрым ударом рассёк воздух прямо перед собой.

Раздался отчётливый лязгающий звук, очень характерный, такой бывает, если разрубить цепь, половины которой падают затем на металлический пол, грохоча тяжёлыми звеньями.

Разрубив воображаемую цепь, высокий бородач запрокинул голову и торжествующе расхохотался. Смех его, правда, был скорее похож на рыдание. Большое тело содрогалось и корчилось, клонясь назад, и размахивающий руками беглец чуть было не опустился на задний «мостик», но врезался макушкой в опору, резко оборвал истерику и пал в траву задницей.

И тут низко провисший тент неба прорвался.

Раздражённое «у-у-у-у-у…» превратилось в осатаневшее «ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!», а неистовство – в безоглядное бешенство. Тучи разродились дьявольским ребёнком, и тот моментально показал свой злобный норов. Отвесно хлещущие струи сплелись в сплошной водопад, и он яростно атаковал беззащитную от нападения с воздуха землю.

Придавленный водяным прессом голый человек упёрся руками в землю, извернулся и согнулся пополам, пряча лицо. Водяной молот колотил его по спине, когда он карабкался на насыпь.

Щебень осыпался под голыми ступнями, они скользили по мокрым камешкам, мужчина падал на колени, скрёб насыпь ладонями. Мощные струи избивали тело не хуже плетей, норовили скинуть человека обратно, вниз. Но он выбрался-таки наверх, воткнув острие меча в щебень у самого рельса, использовав своё оружие как опорный рычаг.

И крепко встал на бетонные шпалы голыми ногами. Стяжки, костыли, щебень, рельсы, поверхность бетона – всё было покрыто жидкой рыже-чёрной грязью. Жижа оплывала, смытая ливнем, но полотно тотчас же вновь покрывалось глинистой коркой.

Грязи не было только на голом теле выпрямившегося мужчины. Ливень не только злобно терзал это тело, но и очистил его от остатков лесной почвы. Летний ливень, внезапный и недолгий – но такой холодный, словно тот же вредный колдун поменял местами сезоны, и август стал последним осенним месяцем…

Мокрую темень вспороли лезвия света. Кинжальные лучи отважно резали водопад ливня. Трясущаяся насыпь окончательно взбесилась. Шпалы вздрагивали и плясали под босыми ногами.

Приближался поезд.

Высокий человек стоял, вытянувшись в струнку. Голое тело вызывающе белело в беснующемся переплетении тёмных струй.

Меч свой беглец сжимал в правом кулаке руки, поднятой вертикально вверх. Если бы в это мгновение с неба обрушилась молния, то клинок великолепно справился бы с функцией громоотвода.

Вопрос, пережил бы эту роль сам человек?

Когда передний торец стремительно приближающегося электровоза уже был различим, а бьющие прямо в зрачки три прожектора слепили глаза, человек плавно стёк на шпалы, расстелился на них, лёг головой к огненноглазому механическому монстру и ногами в ту сторону, куда лязгающее сочленениями тело состава стремилось.

Вытянул руки вдоль тела, а клинок вдоль правого бедра…

Змея поезда неотвратимо накатилась на него. ВСЁ превратилось в расшатывающий мироздание грохот. Над белым телом плавно поднялась рука с ножом, словно живое существо, лежащее на шпалах между рельсами и пожирающими расстояния колёсами, вознамерилось вспороть брюхо мчащемуся над ним тысячетонному металлическому телу змеи.

У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у…

Электричка прогрохотала и исчезла. Гроза стихла так же быстро, как и началась. Прибитый водяным прессом пырей, побитая лещина, исхлёстанные кроны деревьев выглядели жалко и обтёрханно, как бездомная собака. Но вот первый несмелый луч солнца просочился сквозь убегающие на запад тучи, и Лес опомнился, начал приходить в себя, обсыхать и вновь приобретать вид монолитных зелёных стен, обступающих просеку.

Покрытому же грязью железнодорожному полотну, как и большинству творений Человека, было всё равно, как оно выглядело.

Больше здесь никого не осталось.

Между рельсами никто не лежал.

Далёкое раздосадованное «ууууууу…» послышалось из-за зелёной стены.

– …а, дядь, ты шо, больной? – Молоденький солдатик в камуфляжной униформе с эмблемой аэромобильных войск тряс за плечо седобородого мужика.

– А шо акое?.. – с трудом протолкнул дядь слова сквозь запёкшиеся губы и зашевелился, разгибаясь. Изборождённая морщинами испитая физиономия повернулась к воину.

Пожилой, бедно одетый пассажир, который разве что в конце прошлого века был бы примерно в возрасте Христа, полулежал, свернувшись клубком. На скамье в самом углу трясущегося вагона. Узловатые искривлённые пальцы его сжимали очищенную от коры прямую ветку длиной сантиметров пятьдесят, непонятно зачем ему нужную. Слишком короткую для посоха и слишком тонкую для дубинки.