Ярослав Гжендович - В сердце тьмы

Я попросил сшить длинные попоны для лошадей, с одной стороны белые, с изнанки — бурые, как и полотняные штаны и кафтаны, которые мы натянем на меховые штаны и анораки. Еще специальные капюшоны, позволяющие закрыть все лицо. Надеваемые на перчатки и сапоги накладки с шипами тэкаги, для подъема по стенам. Мешки и разгрузка, позволяющая тащить все это на себе. Несколько недель все, кто умел шить одежду и шкуры, благодаря мне получили занятие. У нас горы полезных вещей, но прежде всего — Копье Дураков. Оно закрыто в глиняной скорлупе, к тому же вложено в меховой футляр.

С той поры как наше снаряжение готово, я ежедневно приказываю моим ассасинам надевать все на себя и гоняю их в снегу вокруг озера. Ночами мы похищаем и вырезаем небольшие банды Змеев, что стоят лагерем на краю леса или бродят окрест. Потом я безжалостно учу друзей по оружию языку жестов и метанию сюрикенов.

Сам же хожу на берег озера, где одинокий карлик закидывает меня камнями и проклятиями.

— Еще раз! — орет он. — Сконцентрируйся, ты, дурень! Только тратишь остатки песни. Пой о щите! О щите!

Я концентрируюсь, визуализирую, хотя дает это немного. Камни больно бьют меня по голове и груди, но щита нет. Чаще всего. Иной раз мне удается отбить камень в воздухе, но правила я ухватить не в силах.

Однако наука Вороновой Тени все-таки пригождается.

— Ты обязан хорошо знать, что должна делать песня. В точности. Что, с кем, где и когда. Представь, что она будто порошок, которого тебе должно хватить. Как соль. Бросаешь щепоть в суп — и суп делается соленым. Только песнь богов — такая соль, которая может все. Ну, почти все. Ее щепотки хватит на котелок, но она наверняка не засолит все озеро, понимаешь? Скажем, ты что-то солишь песней богов: всыпаешь в суп и думаешь о соленом вкусе. Но если ты ошибешься и начнешь думать о горечи или сладости, суп придется вылить.

Я осматриваю его товары и ищу что-то полезное, но большинство из них вряд ли пригодится.

Песни богов в чистом виде, чего-то, отравленного силой урочища, нет вовсе.

— Ты купил копье, — говорит он. — Используй его.

Городище переполнено и шумно. Когда бы не редкий момент тишины однажды вечером, я бы ее не услышал.

В первый миг я не обращаю внимания на монотонные звуки, долетающие из-за дверей. До того, как понимаю, что слышу английские слова, — и мне делается холодно.

Я открываю дверь с таким чувством, словно вот-вот упаду в обморок.

Девочка сидит за чем-то, напоминающим прялку, и прядет. У нее старенькое платье, все в дырах, сквозь них видны кровавые шрамы от ногтей на коже. Я вижу, как она механически качает головой и очень быстро говорит по-английски со странным, угловатым акцентом.

« Особенно поразительна особенность оказания сознательного влияния на аспекты реальности, которые в рамках старой системы наблюдения оказались бы подвергнуты тирании материалистического осознания, а в новом свете должны уступить перед неосознанным использованием креативного разума. Благодаря исключению аспектов, относящихся к мифам материализованной объективации действительности, а также археокультуры, относящейся к самоподдерживающейся ерунде так называемой этики и привязанности к персональной индивидуализации, возможно будет достичь этапа креативного сверхсознания, полностью действующего на базе материальной реальности и способной к ее полному переформированию в акции креативно-творческие, каковые акты сделаются полностью автономным физическим бытием. Это мир, представляющий собой конечное объективное доказательство отсутствия сущностей, объективированных материалистически, и возможности формировать сущности как живые, так и вновь созданные, выводящиеся из сверхсознания. Дальнейшей целью было бы такое формирование социальной массы, чтобы освободить ее от археокультурных псевдоограничений, от зависимости, начиная с ценностей, после отказа от концентрации на мифе существования индивидуального единичного сознания. Благодаря этому, на дальнейших этапах будет возможно создание социальной массы, способной к достижению единства с суперсознанием и предпринимающей общие акты творения …»

Я хватаю девочку за плечо, и английское бормотание обрывается на полуслове. Она поднимает на меня крысиную мордочку, шипит «Падаль!», а потом худая ручка с кривыми пальцами ныряет в мою сторону. Я уклоняюсь, поэтому она рвет сломанными ногтями собственную грудь.

Это девочка-краб. Я ее знаю.

Я сам ее спас.

— Бедняжка, она совсем рехнулась, — говорит кто-то из женщин, входя в комнатку и хватая девочку за руки. — Грюнальди нашел ее в лесу. Она совсем с присвистом. Болтает, но никто бедняжку не понимает.

— Я понимаю, — говорю вполголоса.

Это не она с присвистом, а ван Дикен.

Который как раз пишет книгу.

— На что ты смотришь? — спросила Цифраль.

Драккайнен сидел в ошеломлении на полу своей комнаты и с неестественным интересом на лице осматривал старую осеннюю куртку, сшитую ему Синньей и Сильгой в несуществующем домике в горах.

— Погляди-ка, — бормочет он. — Во внутреннем кармане был сверточек с ягодами. А теперь вся куртка, сверточек, даже грязь, которой они были покрыты, светится. Они пронизаны песнью богов! У меня есть магическая куртка, Цифраль. Это как излучение. Можно положить нечто богатое на песнь богов в бочке — и через какое-то время получишь бочку, наполненную магической жидкостью. По крайней мере, я так подозреваю. А это означает, что оно ведет себя, как микроорганизмы.

— И что ты с этим хочешь делать?

— Постирать куртку, — говорю я. — А потом бросить в воду еще и ягодку.

— Воронова Тень, — торжественно начал Драккайнен, подавая карлику солидный бочонок. — Ответишь ли мне на вопрос без виляния, обманов и глупостей?

— Если буду знать, и если ты задашь вопрос, на который есть ответ. Мне подвесить Наконечник Правды?

— Objesi sebe ovo na kurcu , — сказал Вуко. — Каким образом мы можем куда-то переместиться песнью богов? Куда-нибудь далеко. Исчезнуть здесь и появиться где-то еще? Я знаю, что это возможно.

— Возможно, но трудно. У тебя должна быть сила урочища. Причем — много. Ты должен дать ее земле, на которой стоишь. Кроме того, ты должен иметь то место перед глазами, до последнего стебелька травы и последнего камешка. Должен знать каждый кусочек земли под своими ногами. Так хорошо, чтобы, закрыв глаза, видеть его, как живой. Ну, и ты должен хотеть там оказаться. Никто не знает так хорошо ни одно место. Обычно мы вспоминаем место, где просто были. Но этого недостаточно. Одна ошибка — и тебя разорвет в клочья. Ты перенесешься, но сразу во все стороны. Песнь богов не поймет, куда ты хочешь попасть.