Ярослав Гжендович - Гелий-3

— А если бы я захотел выселить какую-нибудь деревню, чтобы добраться до каких-нибудь месторождений? Примете такой заказ?

— Сказки из фильмов. И что, никто этого не заметит? Нам потом идти за тебя за решетку? Или к стенке? С клеймом бандитов и военных преступников? С нами никто не цацкается. Есть принципы, которые только кажутся идеалистическими, но на самом деле это просто техника безопасности. Если ты закажешь нам резню гражданских, то расплачиваться потом нам, а не тебе. Если мы бросим работодателя из-за того, что кто-то нас подкупил, нам конец как профессионалам. Никто нас больше не наймет. Если обосремся и сбежим — то же самое. Если бросим своих, фирме просто перестанут доверять.

— Это касается всех контрактников?

— Наверняка многих. Но я говорю про «Бэдленд Солюшенс». Исключительно. Я не могу отвечать за весь мир.

ТАЙГЕР

— Может, как-нибудь потом. Я сейчас занят.

МАРКЕР

— Я просто не умею жить по-вашему, хоть и пробовал — нашел работу, даже девчонка была. Просто не получается, и все. Это не жизнь. Вы, блин, занимаетесь какой-то хренью. Работа без начала и конца, без смысла, от звонка до звонка. Какие-то счета, какие-то оплаты, никакой цели, только крутишься как белка в колесе. И ради чего? Чтобы оплатить очередные счета? Во время задания все, что ты делаешь, имеет свою цель. По-настоящему, поскольку ты в любой момент можешь погибнуть. Ты это чувствуешь. Чувствуешь, что живешь. А ваша жизнь искусственная. Виртуальная, мать вашу. Виртуальная дружба, виртуальная любовь, виртуальные знакомые… Все бродят словно какие-то, блин, лунатики, что-то бормочут себе под нос, машут лапами, думая, будто что-то делают, а на самом деле все впустую. Живут в клетках, как звери в зоопарке. Было бы брюхо набито, и ладно. И никуда даже шагу не сделаешь — везде запреты, требования, контроль. Куда бы ты ни двинулся, чего-нибудь нельзя. Повсюду камеры и правила. Даже, блин, выпить или пожрать спокойно не дают. Тут лимиты, там запреты, это вредно, того нельзя… Кому какое дело до того, что мне нравится пожрать или выпить? А тут все по-настоящему и никакой хрени. Ты должен доверять тому, кто стоит рядом, иначе вы оба умрете. И ему приходится точно так же рассчитывать на тебя. Нету всей этой туфты. Не приходится целый день думать о счетах и работе…

…Зависимость от адреналина? Откуда мне знать? Наверное, да. Сперва тебя как следует вставляет, потом радуешься, что никто тебя в жопу не подстрелил, потом отсыпаешься и развлекаешься на пляже, потом начинаешь скучать, потом тебе уже весь свет не мил, а потом начинает казаться, будто ты только и ждешь смерти. И мечтаешь поскорее вернуться назад…

…Само собой, я боюсь. Любой боится, но как-то справляется. А если выживешь — то, блин, для тебя каждый глоток воздуха за счастье. Каждым волоском на голове ощущаешь, что жив. И ничто с этим не сравнится. Потому что оно настоящее, мать твою…

Норберт пытался снять космический корабль — тот, настоящий, который должен был отвезти их на Луну. Он был скромно пристыкован с «темной стороны» станции, к тому же его заслоняла солнечная панель. Наружу, однако, Норберта не выпустили, а его обычная аппаратура, в том числе микродроны, не прожила бы в вакууме при температуре в пару градусов Кельвина даже секунды.

В конце концов ему пришлось удовлетвориться снимками со служебной камеры на шарнирной стреле, исполнявшей роль крана, универсального роботизированного ремонтного модуля или платформы для работающей снаружи команды.

По сравнению со станцией корабль выглядел маленьким, но в сравнении со старыми кораблями, на которых люди отправлялись в космос, он был настоящим гигантом. Его построили на орбите, на которой ему предстояло оставаться до конца срока службы, перевозя людей и грузы между Землей и Луной и никогда и нигде не приземляясь. Ему не требовалась аэродинамическая форма, охлаждающая обшивка или двигатели, способные вырвать его из оков земного притяжения.

— По сути, это поезд, — объяснял Янки, пилот «Астеропы», тот самый, который их сюда привез.

В первый день с Норбертом едва не случился инфаркт — Янки последним вышел из кабины после завершения всех проверок, к тому времени, когда они уже немного освоились, и прямо у него на глазах распался на две половинки. Норберт тогда ждал в очереди в душ и увидел, как пилот, сунув ноги под одну из скоб, повернулся в пояснице, словно вправляя себе позвоночник, после чего извлек туловище вместе с тазовой частью из штанов и спокойно двинулся дальше по коридору, молниеносно перехватывая руками скобы, пока не скрылся из виду. Его осиротевшие ноги присели в нише у стены и замерли.

— Почему поезд?

— Такой принцип. Как поезд или грузовик. Это скелетная конструкция — сначала служебный модуль с двигателями и топливом, потом ось… вроде позвоночника. Дальше грузовой модуль. Там главная силовая магистраль и служебные коридоры, вокруг монтируются контейнеры, из которых состоит автономный посадочный модуль, а на другом конце командный модуль для управления. Контейнеры для людей или груза, все равно как вагоны в поезде.

— То есть эти контейнеры садятся сами?

— Угу. На орбите мы их освобождаем, и они садятся. Один за другим. У них свой радар и своя телеметрия, можно ими управлять с базы внизу. «Орос» остается на орбите и ждет погрузки.

— Орос?

— Ну, этот самый корабль. У нас их два — «Орос» и «Сомвар». «Сомвар» сейчас на лунной орбите. Они попеременно летают туда и обратно.

— Эти названия что-нибудь означают?

— Угу, это древние славянские боги. Боги луны.

Очередной ужин перед стартом. Это уже начинало надоедать — Норберт сам не знал, когда, собственно, началось его путешествие, но больше всего ему хотелось куда-нибудь наконец добраться. Он чувствовал себя основательно уставшим, все эти коммандос действовали ему на нервы, а ведь они еще не добрались до места.

В кают-компании можно было делать вид, будто сидишь, тут имелся стол и скамейки, нужно было лишь сунуть ноги в вездесущие скобы и прижать пытающуюся улететь задницу к сиденью. Можно было также, подобно Птакеру, парить высоко над столом, или выдавливать кусочки еды из мешочка, как Ангол, и ловить их в воздухе ртом, словно рыба, или швыряться ими в Гельмута, как это делал Нырок, будто кормил тюленей. Состояние невесомости давало множество новых возможностей для экстравагантных поступков, которые в обычных условиях никому не пришли бы в голову. Любой соус имел консистенцию пудинга, любое блюдо состояло из мягких резиноподобных кусочков или кашицы, все приправы существовали только в жидком виде, и полностью исключались любые продукты, способные крошиться. Даже самая мелкая крошка могла куда-нибудь уплыть, а потом попасть в вентиляцию, систему подачи кислорода, внутрь какого-нибудь устройства и вызвать затор или замыкание либо угодить кому-нибудь в легкие и задушить насмерть.