Илья Крымов - Песнь копья

— Доброе утро, госпожа моя.

Не сказав больше ничего, наёмник протянул Самшит подзорную трубу и указал наверх.

— Что? Что там?

Он помог ей навести окуляр на нужное место, туда, где солнечный багрянец уже ступил на искристые снега и из тела горы торчал большой уступ. Не сразу, но она разглядела на уступе движение, а потом пара крыльев медленно раскрылась, позволяя морозным ветрам огладить их. Самшит видела существо, покрытое гладкими костяными пластинами, с короткой толстой шеей и заострённой головой.

— Это… это же…

— Не сразу верится, да? — улыбнулся Кельвин. — Если память мне не изменяет, этот вид драконов зовётся ингм и рами, но гномы зовут их «небесными стеноломами». Почти девяносто шагов в длину, весом в тысячу триста стоунов [54] Приблизительно 70 метров и 8 тонн. , этот зверь может спикировать на крепость и врезаться в неё, порушив неприступные укрепления своим черепом, а потом как ни в чём не бывало расправить крылья и взлететь. Я подумал, что вам захочется своими глазами увидеть одно из воплощений божественной мощи.

Ингмир наконец уловил нужный ветер и громадное тело соскользнуло с выступа. Сначала дракон падал, но затем взмыл ввысь и стал медленно разворачиваться. Неуклюжий, тяжёлый, он тем не менее выглядел очень величественным, пока не превратился в крошеную точку на небесном полотне. Самшит испытывала великое волнение оттого, что своими глазами видела настоящего дракона, и оттого, что набралась смелости взять Кельвина за руку. Совсем невинный сей жест распалил в ней жар, изгнавший приставучий мороз вон.

— Не хочу звучать как дрожащий юнец перед девушкой, но всё же скажу, госпожа моя, это слишком мучительно.

— Мучительно, — повторила она, сжимая его руку своими горячими пальцами.

— Я не верующий, но уважаю тех, в ком есть эта сила и я понимаю, что вы принадлежите другому, — тихо сказал Кельвин.

— Принадлежу всем сердцем и всею душой. Но сейчас, я лишь хочу подержать вас за руку…

Он высвободил ладонь и повернулся, чтобы стать с ней лицом к лицу, дева смотрела снизу-вверх с едва заметным намёком на улыбку. Когда она поднимала над головой огромное копьё и наполняла сердца своих последователей огнём, Самшит казалась высокой и властной, непоколебимой, но сейчас Кельвин видел, какая она маленькая, особенно остро ощущал её хрупкость и изящество.

— Вы возлагаете на меня ношу благоразумия и совести, нести которую со временем становится всё тяжелее. Вы ведь знаете.

— Знаю?

— Я исподволь бросаю на вас взгляды и ловлю ваши, которые заставляют забывать о седине и ноющем в дождь колене. Я украдкой, как тать, слушаю речи, которые вы ведёте со своими людьми, слушаю, как вы молитесь, и преисполняюсь радости. Всё это мучительно.

— Мучительно, — повторила она, проявляя нежную улыбку.

— Не надо протягивать жаждущему кубок с водой, если он всё равно не сможет напиться.

— Но кубок в ваших руках, Кельвин, не в моих.

— Вы как ребёнок, — хрипло сказал он, не в силах отвести взгляд от её светло-серых очей, — как девчонка на грани созревания… которая понимает, что у неё появляется власть над мужчинами. Вам вдруг захотелось испытать её? Выберите кого-нибудь другого… это мучительно.

— Мне почти двадцать четыре, я уж не дитя, — она улыбалась уже совсем открыто, мягко, ласково, — хотя, наверное, вы правы. Когда другие наслаждались цветением, я молилась. Когда другие познавали мужчин, я молилась. Когда другие рожали детей, я…

— Молились.

— Нет, путешествовала и проповедовала. — Её ладони скользнули по кожаным доспехам, медленно поднялись на плечи галантерейщика. — И теперь сама не понимаю, что творю. Знаю только, что мне рядом с вами хорошо.

— Прекратите, прошу.

— Элрог видит меня всегда, и Он ревнив, страх перед Ним бросает меня на колени каждый вечер, я умоляю о прощении, но не могу перестать думать о вас, Кельвин.

— Самшит.

Пламерожденные следили за тем, как мужчина и женщина припали друг к другу словно двое умирающих от жажды припадают к холодному ключу и пьют. Пьют. Пьют, но никак не могут напиться. Телохранители служили не богу, а Верховной матери, они умели хранить секреты, как никто.

Н’фирия, с невольным умилением наблюдала за явлением любви в мир, вспоминая это чувство из далёкого своего прошлого. Вот она любовь, вот они горы. Всё повторяется. Хотя, если её, Н'фирии прошлое, повторится в полной мере с кем-то другим, будет всё же печально.

У каменной глыбы, стоявшей за краем бивака, прятался в снегу белый орк. От него до гулгомов было далеко, однако холодные глаза акулы тоже всё видели.

* * *

Последние дни были самыми тяжёлыми, восхождение растягивалось, каждый шаг давался с трудом, пока караван не преодолел наконец последнюю ступень и не появился в глубокой чаше.

Озеро Око окружали тёмные скалы и ледники, которые питали его хрустальную гладь. Крупные льдины плавали по поверхности воды, прозрачные как стекло, а берега устилала угольно чёрная галька. Вход внутрь горнопромышленного комбината находился у подножья скальной гряды на северном берегу озера, его отмечали массивные двустворчатые ворота из металла, украшенные обликами гномов-рудокопов и изображениями регалий Праотцов [55] Молот и наковальня, олицетворяющие две части, на которые поделен народ гномов. . По сторонам от ворот располагались треугольные амбразуры, — в теле скалы были вырезаны казематы с пушками.

На юго-восточном берегу, подле места, где воды Ока стекали на Ступени Титана, стоял небольшой гномий посёлок, окружённый пятном грязного, подтаявшего снега. В горах темнело рано, и на стенах поселения уже зажигались масляные лампы, далеко разносились голоса часовых, дымили печные трубы.

Гномы встретили караван настороженно. Уклад велел проявлять гостеприимство к путникам, но сама жизнь запрещала открывать врата ночным гостям. Солнце почти зашло, бородачи на стенах сомневались, и тогда Хиас достал наборную пайцзу. Пришлось немного поругаться, но в конце концов рог на дозорной башне прогудел один раз, веля воротам открыться. Путники вступили в посёлок, и когда створки сомкнулись за их спинами, ощутили облегчение. Они спускались к воде по кривым улочкам, радуясь, что между ними и огромным опасным миром гор появилась тонкая преграда.

Самым большим строением посёлка была таверна «Под шевелящейся Плотвой», стоявшая почти что на берегу озера. Из неё хорошо просматривались причалы и лодочные сараи с мастерскими, где обслуживали паровые баркасы. Пузатое как бочка здание с очень острой крышей, несколькими пристройками и окружённым стеной двором полнилось народом в тот поздний час. Таверну посещали местные жители, горные охотники, дровосеки, бродячие торговцы, а также приплывавшие отдыхать рабочие с комбината.