Павел Корнев - Ревенант

— Здесь сто дукатов, магистр, — сообщил он. — Обождите только, я составлю расписку. Не волнуйтесь, это простая формальность…

Формальность? Расписка в получении ста дукатов была чем угодно, только не простой формальностью! Слишком велика сумма, слишком сомнительны отношения сторон. Сейчас меня ничто не связывало с епископом Вимом, а вот факт получения столь внушительной суммы, если вдруг станет достоянием общественности, неминуемо приведет к вызову на дисциплинарный совет без каких-либо шансов на оправдательный приговор.

Припомнился стишок Микаэля о сочной косточке, и я покачал головой.

— В компенсации нет никакой нужды, ваше преподобие. Для меня было честью оказать услугу его преосвященству. — И после паузы добавил, тщательно подбирая слова: — Смысл был именно в оказании услуги, поймите меня правильно…

Викарий ответил пристальным взглядом, затем постучал пальцами по столешнице и вдруг спросил:

— Магистр, расписка о передаче формулы эфирных червей еще у вас?

— Уже нет, — ответил я, не задумываясь, на чистом инстинкте.

— Но мэтр Келер сказал…

— Она была у меня, все так, — признал я. — Но вчера ее забрал доверенный человек мастера Волнера, официала братства святого Луки.

Моего собеседника такой ответ нисколько не устроил. Более того — он привел его в откровенное замешательство. Оно и немудрено! Эта расписка могла решить исход судебной тяжбы между епархией и братством, а куш на кону стоял там преизрядный.

— Почему же мастер Волнер сам не присутствовал при передаче формулы? — прищурился викарий.

— Не уверен, что он вообще находится в пределах империи, — развел я руками. — Ситуация на севере вышла из-под контроля, нам пришлось разделиться. Его человек отыскал меня вчера вечером.

Проверить это заявление не представлялось возможным, и все же викарий продолжил сверлить меня изучающим взглядом.

— Это так важно? — с невинным видом поинтересовался я.

Собеседник покачал головой и зашел с другой стороны.

— Почему же представитель братства не присутствовал на встрече сам?

— Затрудняюсь ответить. Возможно, просто не хотел афишировать свою личность.

Помощник епископа кивнул и многозначительно заметил:

— Боюсь, канцлер серьезно превысил свои полномочия, заверяя акт. Как ни прискорбно это признавать, он поставил епархию в чрезвычайно уязвимое положение. Вы просили его преосвященство о покровительстве… Уверен, оно будет оказано, если сумеете вернуть ту злосчастную расписку…

У меня будто кишки узлом стянуло, но я безучастно покачал головой:

— Увы, это не в моих силах.

Ангелы небесные! Вот ведь свезло угодить между молотом и наковальней!

Ситуация вынуждала меня принять сторону епископа Вима, да только ценой благосклонности его преосвященства станет злосчастная расписка, а я расставаться с ней не собирался, и причин тому было превеликое множество. Как совершенно верно отметил маэстро Салазар, оказанная услуга не стоит и гроша, а об отдавленной мозоли помнят долго.

Викарий несколько раз кивнул и негромко произнес:

— Прискорбно. Чрезвычайно прискорбно. — Он принялся что-то писать, а затем передвинул листок мне. — Берите деньги, магистр. Вы заслужили.

Я покачал головой.

— Видят небеса, не могу.

Помощник епископа правильно расценил это заявление и веско произнес:

— Его преосвященство сочтет отказ личным оскорблением. Он рассчитывает на вас, магистр.

А уж как я рассчитывал на епископа! Но возьму деньги — окажусь на крючке, и тогда вновь зайдет разговор о расписке, столь опрометчиво выданной мне канцлером университета Святого Иоганна…

— Поймите и вы меня, — не пошел я на попятный, — руководство Вселенской комиссии не одобряет подобного рода подношений.

Викарий смерил меня тяжелым взглядом и покачал головой.

— Воля ваша, магистр. Воля ваша…

Я попрощался с ним коротким кивком, сбежал на первый этаж и спешно вышел во двор. В душе бушевал ураган эмоций, в которых было намешано все: от праведного гнева до обиды и разочарования. А еще — злости на себя самого.

— Как все прошло? — полюбопытствовал маэстро Салазар.

— Потом! — отмахнулся я, забрал саквояж и, беспечно отсалютовав капралу ландскнехтов, вышел за ворота. Сумка вновь дернулась, но я зашагал прочь от епископской резиденции и лишь на соседнем перекрестке заглянул внутрь и поворошил лоскуток, в который был завернут алхимический шар. Ткань заиндевела и встала колом, да и само вместилище потусторонней сущности сделалось куда холоднее, нежели ему полагалось быть, а еще ко всему прочему оказалось влажным и скользким.

Святые небеса! Только этого еще не хватало!

Как видно, алхимическое стекло не сумело отсечь эфирное плетение выставленной монахами защиты, и заточенная внутри сущность урвала малую толику силы. И это было нехорошо. Совсем-совсем нехорошо!

Пусть в силу разных жизненных обстоятельств основы экзорцизма не являлись для меня тайной за семью печатями, но это были именно что азы. Я не мог просто взять и на коленке накидать схему для изгнания тени князя запределья; на подготовку ритуала требовалось время, которого у меня сейчас попросту не имелось.

Ангелы небесные! Выкинуть бы эту дрянь в первую попавшуюся реку, да только таким образом проблему не решу, скорее уж новых бед на свою голову накличу.

В Кларне я ориентировался отнюдь не лучшим образом, а маэстро Салазару здесь и вовсе прежде бывать не доводилось, так что первым делом мы вышли на площадь перед кафедральным собором. Там оказалось неожиданно людно — зевак привлекло кукольное представление. Толпа то и дело взрывалась хохотом, и немудрено: ловкий горожанин почем зря дубасил палкой заносчивых аристократов и попутно укладывал в постель их жен и дочерей. Нахальный юнец щеголял в белом плаще и зеленой шапке, и столь явное соответствие цветам епископа могло быть чем угодно, только не простым совпадением.

На меня вновь накатила злость, но я переборол ее и в красках поведал Микаэлю об итогах своего визита к епископу, а под конец попросил избавить от сентенций вроде «я же тебе говорил».

— Говорил-говорил, — хмыкнул бретер и с хмурым видом покрутил ус. — Ехать в Ренмель без поддержки…

— Мы не едем в Ренмель! — отрезал я и завертел головой на перекрестке, пытаясь выбрать верный путь.

— И куда же мы едем? — насторожился маэстро Салазар.

— Тебе не понравится.

— И все же?

— В Риер, — нехотя произнес я и нисколько в своих ожиданиях не обманулся.

— Дохлую ослицу тебе в жены! — выкрикнул Микаэль, экспрессивно всплеснув руками. Смысл фразы я скорее угадал, нежели понял наверняка, поскольку бретер в запале перешел на родной язык, а мои познания лаварского оставляли желать лучшего, и затейливые идиоматические высказывания южанина разобрать удавалось далеко не всегда.