Павел Корнев - Рутинер

— Хорошо, что вчера сюда не пошли, — сказал, проследив за моим взглядом, маэстро Салазар. — Представляешь, какое там столпотворение каждое воссияние?

Я лишь кивнул, а когда извозчик остановился у обочины, сразу предупредил Уве:

— От меня ни на шаг. Если потеряешься, встречаемся у ворот.

— Потеряюсь? — протянул Уве с нескрываемой обидой.

— Потеряешься! — не стал смягчать я формулировок и посмотрел на Микаэля.

Тот задумчиво дернул себя за ус и решил:

— Схожу в то заведение, где мы с Гансом сидели.

— А стоит ли?

— Ненадолго, буду ждать вас здесь.

Я погрозил ему пальцем, ухватил Уве под руку и потянул школяра к воротам. А пройдя через них, двинулся в обход очереди, медленно продвигавшейся к главному входу в храм.

Для мирян была открыта лишь внутренняя площадь монастыря, со всех сторон ее окружали стены и хозяйственные постройки. Уве быстро огляделся и лихорадочно зашептал мне на ухо:

— Магистр! Магистр! А где древо, под которым проповедовал Пророк?

— Позже! — отмахнулся я, направляясь к боковому входу, через который внутрь запускали наиболее состоятельных прихожан.

Гульден, с весомым звоном упавший в ящик для пожертвований, сразу отнес нас в разряд таковых, и молоденький послушник с доброжелательной улыбкой посторонился, освобождая проход.

Мы прошли в неф и замерли у колонны, увитой сложной резьбой. Кругом стояли почтенные сеньоры, почти все отметили себя чем-то белым. У одних это были ленты, розетки и банты, другие ограничились перьями на шляпах либо цветами в петлицах. Тут-то я и сообразил, что это отличительный знак противников сближения империи с догматиками, а точнее — сближения императора и Сияющих Чертогов.

— Узурпатор! — вещал с кафедры плотного сложения старик с раскрасневшимся мясистым лицом, будто сошедший с картин о повседневной жизни монастырской братии. — Ложно истолкованный догмат превратил настоятеля Сияющих Чертогов в местоблюстителя самого Пророка! А вернее — в узурпатора оного! Недаром говорят, что благими намерениями вымощена дорога в запределье! Власть и вседозволенность, грех стяжательства и сластолюбия — вот лишь малые прегрешения этих так называемых понтификов! Бессчетным количеством смертей заплатили мы за их гордыню! И всякий, кто вознамерится навесить ярмо на шею верующим, либо безумен, либо безвольная марионетка в руках князей запределья, которые смущают его разум! А посему он должен быть остановлен и покаран без всякой жалости, невзирая на чины и титулы! Не позволено то никому и ни при каких обстоятельствах, какие мирские блага ни сулило бы предательство истинной веры! И в особенности то не позволено иерархам церкви!

И так далее, и тому подобное. Настоятель монастыря ни разу не упомянул светлейшего государя напрямую и отделывался завуалированными намеками на этот счет, а вот столичного архиепископа обвинял во всех смертных грехах совершенно открыто; под конец еще и призвал того уйти на покаяние в монастырь, попутно высмеяв стремление стать искоренителем ереси солнцепоклонничества.

Уве особо не прислушивался к проповеди и больше глазел по сторонам, любуясь фресками, росписью купола и витражными окнами, да нетерпеливо ерзал на месте в ожидании момента, когда мы уже отправимся преклонить колени перед деревом, под сенью которого некогда проповедовал Пророк. Я же никуда не спешил, смежил веки и очень медленно и плавно погрузился в транс, но привычного удовлетворения от соприкосновения с незримой стихией не ощутил. Эфирное поле в храме оказалось ожидаемо плотным, но при этом слишком уж явственно проявлялись эмоции прихожан; их праведный гнев накатывал штормовыми валами, будоражил сознание и наполнял его иссушающей жаждой справедливости и отмщения. Настоятель монастыря оказался воистину умелым проповедником.

Все бы ничего, но у меня в результате посещения храма разболелась голова, и окончания службы я дожидаться не стал, увел Уве к святому месту. Доступ в приземистое строение со стенами, сложенными из не слишком тщательно отесанных каменных блоков, и купальной крышей обошелся в пять талеров на двоих, и эта сумма, немалая даже для меня, произвела на Уве впечатление куда большее, нежели даже лицезрение с холма центральных кварталов столицы; глаза у него так и округлились. Справедливости ради стоило отметить, что каждое третье воссияние месяца и по большим праздникам доступ к святыне был свободным для всех желающих, но тогда занимать сюда очередь имело смысл еще с вечера.

Вход караулили пяток весьма крепких послушников во главе с монахом из истинных магов, толщина обитых железными полосами дверей и каменные стены в три локтя позволили бы им в случае необходимости выдержать внутри настоящую осаду. Пола как такового в здании не было вовсе, по стенам широкого колодца вилась узенькая лестница — по ней мы и начали спускаться к невысокому раскидистому дереву. Света через узкие прорези окон в куполе почти не проникало, но широкие листья, несмотря на сгустившийся внутри полумрак, оказались на удивление зелеными, их словно бы окутывало незримое сияние.

Головная боль сгинула без следа, а от первого шага на сглаженные голыши по спине и вовсе пробежала нервная дрожь.

— Милость небесная, по этим камням ступал Пророк! — едва слышно прошептал Уве.

Я снисходительно улыбнулся, поскольку здешняя атмосфера не шла ни в какое сравнение с мощью и великолепием Сияющих Чертогов. Впрочем, тут было замечательно и даже чудесно, просто эманации святости начинали ощущаться далеко не сразу, требовалось сделать над собой усилие и отрешиться от мирской суеты, чтобы сполна ощутить даримую ими благость. Мало кто оказывался способен на это, обычно все просто пялились на дерево.

Как пялился на дерево и Уве. А когда он сообразил закрыть глаза и пустить сознание по волнам незримой стихии, нас попросили на выход.

— И это все? — почти беззвучно выдохнул школяр, сразу одумался и не стал нарушать умиротворенность святого места упоминанием уплаченной мной суммы.

Но затылок он при этом поскреб как-то очень уж озадаченно — не иначе прикинул доходы монастыря от непрерывного потока паломников.

— Да, идем! — потянул я паренька к лестнице.

Ангелы небесные! А ведь Уве еще не знает о продаже монахами настоек палой листвы и оберегов из засохших веточек чудесного древа!

На выходе Уве хотел было свернуть к лавке с реликвиями, где вполне мог оставить все вырученное за продажу жеребца золото, но я указал на ворота:

— Идем! Простому магистру не пристало заставлять ждать вице-канцлера.

Школяр поспешил следом и спросил:

— Вы потом в университет? А можно мне с вами? Попробую договориться о посещении читального зала.