Александр Михайловский - Низвержение Зверя

Но из Москвы последовал сердитый окрик Верховного: «Не зарываться!» Поэтому, перейдя к обороне на промежуточном рубеже, мы стали готовиться к следующему, уже последнему наступлению. Мол, у немцев в резерве еще остались боеспособные соединения, и если проявить чрезмерную самонадеянность, можно больно получить от них по носу. Получать по носу под самый конец, когда мы почти победили, никто не хотел, тем более что отсрочка получилась незначительная. С момента предыдущего наступления не прошло и месяца, а у нас уже все готово к последнему рывку. И прямо накануне начала операции ошеломительное известие: наша авиация во время массированного налета на Берлин умудрилась насмерть пришибить Гитлера. Что тут началось, уму непостижимо. Крики: «Гитлер сдох!!!» и стрельба в воздух, как будто уже наступила Победа. Одним словом – всеобщая буйная радость и ликование. И в самом деле, после этого сообщения о ликвидации фюрера появилось такое чувство, будто вместо гнетущей удушливой жары, наполненной миазмами тысяч гниющих трупов, на нас повеяло чистым прохладным воздухом с горных вершин. И появилась вера в то, что это будет последнее наступление в последней войне, после которой больше никто и никогда не потревожит мирную жизнь нашей страны.

И сразу вслед за сообщением московского радио – подтверждение из Берлина. Мол, вождь германского народа геройски пал на боевом посту, и тому подобное… Сплотимся, мол, укрепимся духом и отстоим веру в нашего истинного арийского бога. Передача прервалась на полуслове: такое впечатление, что в радиостанцию просто влепили бомбу [43], чтобы больше не болтала лишнего.

«Как же, на боевом посту! – зло подумал я. – Бешеный фюрер издох как крыса в своей бетонной норе, и не спасли его ни восемь метров бетона, ни Берлинское ПВО, ни верные эсесовцы, ни тот божок, которому он вздумал поклоняться…»

И как только Берлин умолк, на той же волне на том же немецком языке из Мюнхена вышла просоветская радиостанция «Свободная Германия». Генерал Роммель, который год сидел у нас в плену, а потом резко воспылал антифашистскими чувствами, и возглавил эту самую Свободную Германию, как наиболее авторитетный немец на нашей стороне. Так вот, он сказал, что теперь, после смерти Гитлера, немецкие солдаты и офицеры освободились от присяги этому человеку и теперь свободны в своем выборе. Мол, если вы не совершали военных преступлений, не убивали мирных жителей, то переходите на сторону Свободной Германии, и будет вам тогда прощение от советского Верховного главнокомандующего и спасение души от Папы Римского…

Мой начштаба генерал-лейтенант Варенников не преминул высказать свои соображения.

– Сдается мне, что все это неспроста, – сказал он с суровой усмешечкой. – Гитлера не просто случайно зацепили бомбой во время налета. Нет, тут игра в стиле небезызвестного нам с тобой товарища Бережного, который перед началом сражения предпочитает выкрадывать или уничтожать вражеских генералов. После чудес, что довелось нам видеть прошлым летом, имелось у меня подозрение, что наши смогут прикончить Гитлера ровно в тот момент, когда захотят это сделать. Весь вопрос в том, почему это не было сделано раньше…

– Т-с-с, Иван Семенович, – сказал я, – ликвидация Адольфа Гитлера – вопрос сугубо политический, и не нам его с тобой поднимать. К тому же после этого неврастеника, рассчитывавшего только на свои гениальные озарения, к власти мог прийти какой-нибудь из генералов, который начал бы воевать чисто по науке. А нам оно надо? Войны немцы все равно бы не выиграли, а вот крови бы у нас попили. Товарищ Сталин правильно подобрал момент: через несколько часов мы начнем последнее наступление, и то, что сегодня просто пошатнулось, в ближайшие несколько дней попросту рухнет – и ни один, даже самый талантливый, немецкий генерал не сможет вернуть эти обломки Германии к жизни.

– Хотелось бы верить, Николай Федорович… – со скепсисом ответил генерал Варенников, но развивать тему раньше не стал.

А прав оказался я, а не он. Около часа ночи на позиции наших передовых частей под белым флагом вышел немецкий обер-лейтенант в сопровождении двух безоружных солдат. Он сказал, что его командир, оберст (полковник) Курц, исполняющий должность командующего гарнизоном Мангейма, предлагает почетную капитуляцию подчиненных ему людей в обмен на то, что мы не будем обстреливать город и не тронем немецких женщин и детей.

– Можешь передать своему командиру вот что, – сказал я, – если немецкие солдаты не будут стрелять по нашим войскам, мы тоже не будем стрелять в их сторону. Пусть они выдадут нам всех тех, кто совершал преступления против нашего мирного населения, когда был на восточном фронте, а также черных живорезов, приносящих человеческие жертвоприношения, а остальные после сдачи оружия могут расходиться по домам к своим муттер, фрау и киндер.

Выслушав перевод, обер-лейтенант дернулся как от удара и сказал:

– У нас нет солдат и офицеров, воевавших прежде на Восточном Фронте. По крайней мере, я о таких не слышал. Вы, русские, слишком хорошо сражаетесь, и все, кто ушел туда к вам, навсегда остались в ваших степях и лесах. Наш гарнизон составлен из тыловых и учебных частей, рабочих полков, а также двух фраубатальонов и частей фольксштурма. Вашим ветеранам такое воинство на один зуб, потому-то мой командир просит пощадить хотя бы женщин и детей.

– Я же сказал – возвращайся к своему командиру и передай ему мои слова, – ответил я. – Завтра с восходом солнца начнется наше наступление, и если немецкие войска не окажут нам сопротивления, то и мы не проявим к ним никакой враждебности. Мы и раньше воевали не с немецким народом, а с нацистским государством, и теперь, когда смерть Гитлера разорвала связь между первым и вторым, мы больше не испытываем к простым немцам никакой враждебности, если они не испытывают враждебности к нам.

Выслушав перевод, обер-лейтенант сказал: «Яволь, герр генерал!» – и, развернувшись, пошел в обратную сторону. Пошли и мы с Иваном Семеновичем и прочими командирами. До рассвета оставалось совсем немного, и нам хотелось хоть чуть-чуть прикорнуть.

И вот утро. Розовое солнце встает в туманной пелене. Будь это нормальное наступление, артиллерия уже как минимум час сотрясала бы землю своей неистовой яростью… Но сейчас стоит тишина. В первых лучах рассвета через стереотрубу видно, что немецкие солдаты призрачными тенями без оружия стоят в рост на брустверах своих окопов, будто чего-то ожидая. Перед ними на коленях стоят еще фигуры с заложенными за голову руками, и чуть отдельно, опять же под белым флагом – давешний обер-лейтенант (так и оставшийся для меня безымянным) и высокий худой полковник, левый глаз которого прикрывает черная повязка. Наши солдаты по команде выбираются из окопов и быстрым шагом сближаются с немцами, по пути закидывая свои винтовки за спины.