Семён Афанасьев - Алекс и Алекс 3

– Не врёт, – дисциплинированно согласилась ЮньВэнь, выпуская запястье Единички и старательно вытирая руку о его же куртку. – Ты потный, – пояснила она в следующий момент.

– Меня твой боров грел, – проворчал Алекс, разворачиваясь спиной и начиная собирать разбросанные макеты гранат.

– Блядь. Вот же… – дальше Фельзенштейн снова продолжил на непонятном языке.

Было очевидно, что это тоже ругательства.

– ЮньВэнь, ты бы не могла теперь оставить нас и вернуться в номер? – моментально повеселев, распорядился Моше.

Чоу фыркнула и, не говоря ни слова, в кигуруми и босиком направилась обратно.

– Вот сейчас Корпус обхохочется в недоумении. – Раздался сзади безэмоциональный голос Алекса. – Когда она обратно в розовой пижаме и босиком почешет через всю территорию.

– Вот сейчас Корпус обхохочется в недоумении, когда она обратно в розовой пижаме и босиком почешет через всю территорию. – Из вредности, говорю вслед Чоу так, чтоб слышал и Моше. Потом, подумав, добавляю. – Особенно когда все начнут фантазировать, чего это босая баба мчалась бегом делать в этой части Корпуса. Где отродясь никого не бывало, потому что сектор законсервирован, как вышедший из эксплуатации.

– О бля. Точно. – Как ни в чём не бывало, спокойным удавом, говорит Фельзенштейн.

И, достав из кармана штанов какой-то мега навороченный пульт, кричит своей ханьской пассии подождать минутку.

Она послушно возвращается и обнимает его, попутно выбрасывая в мою сторону средний палец.

– Не минута. Тридцать секунд, – говорю, когда маленькие многовинтовые вертолётики в количестве четырёх штук окружают Чоу, подобно сказочным мотылькам.

Ничего себе техника. Я и не знал, что такое бывает.

– Теперь можешь идти, дроны тебя проводят, – говорит он ей. – Крыша ангара быстро открылась. Привод стоит мощный, – обращается он уже ко мне. – Я думал, дольше открываться будет. Ну что, мир?

– Могу спросить, почему ты не ушёл с ней? – отвечаю, поворачиваясь к нему спиной и возвращаясь к своему предыдущему занятию.

То есть, к забрасыванию полных массо-габаритных макетов в створы окон третьего этажа оставшегося от здания скелета.

– А мне интересно. – Нагло отвечает он, оглядываясь по сторонам и явно прикидывая, где бы ему устроиться поудобнее.

– Ты не учитываешь два момента. Первый. Она – мой враг. К тебе у меня претензий нет, но к ней их масса. Если ты позиционируешь себя, как её половина, будь готов, что лично я буду проецировать на тебя своё отношение к ней.

– Я бы пока не бросался такими громкими словами и заявлениями, – на чистом глазу выдаёт израильтянин, нимало не смущаясь. – У меня нет половин, я сам – свой собственный и уникальный. В единственном экземпляре. При всех её плюсах, у меня есть определённые предубеждения в этой ситуации. Без подробностей.

– Защищал ты её, как себя. Думая, что я в ваше окно что-то интересное забросить планирую. Стрелять мне в спину собирался, как один из вариантов.

– Ну, почему только её защищать, – о, наконец он смутился. – Я себя от третьего этажа пока не отделяю. Я же сам там большую часть времени провожу. Да и если б я имел ввиду тебе выстрелить в спину, ты бы об этом не узнал. Но не в том дело… Я не буду тебе сейчас всего объяснять. Но у меня вообще потребительское отношение к женщинам. А с ней есть и ещё барьеры, весьма деликатного характера, которые иностранцу рассказывать не буду. Несмотря на все её плюсы и выгоды, – повторяется он.

– Ну тогда ты – просто подлец. С которым я не хочу иметь никакого дела, – вырывается у меня, и я об этом тут же жалею.

Поскольку одна интересная идея, с подачи Алекса, только что возникла, вот прямо тут. О чём имел бы смысл попросить его, в интересах собственного замысла. С учётом того, что нашим судам он неподсуден по определению.

– Что за предъява? – возмущается он. – В чём это я подлец?!

– Баба в тебя втрескалась. Искренне. Не хочу сказать «бесповоротно», тут хрен их разберёт… её так точно… Но именно сейчас её состояние души в твой адрес описывается одним идиотским и пафосным словом.

– Это каким это? – неожиданно начинает тормозить Фельзенштейн, широко открыв глаза и удивлённо подавшись назад.

– Любит она тебя. Вернее, думает, что любит, – поправляюсь, сверившись с диаграммой и оценкой Алекса.

Он такие моменты и видит, и формулировать умеет намного лучше меня.

– А-а-а, любоф-фь, – презрительно отмахивается здоровяк. – Это несерьёзно…

– Давай вначале сверим формулировки. – Предлагаю. – Потому что то, что несерьёзно для тебя, может быть более чем серьёзно для неё. Как бы я ни относился к ней на личном уровне, но…

В этот момент Алекс по внутренней связи начинает истошно орать, что читать морали взрослому мужику, почти в два раза старше себя, не самая лучшая идея. Сложно не согласиться.

– Страсть, желание и эйфория. – Моментально отвечает Моше, как будто готовился. – На более продвинутом уровне – готовность нести ответственность. Вот лично у меня со вторым этапом напряжёнка. Не то что в её адрес, а вообще с бабами.

– А для неё любовь – это два момента. Первый – это искреннее и бескорыстное желание, чтобы этот любимый второй человек был счастлив. Второй – это готовность жертвовать собой ради этого пункта.

– Какого пункта? – снова включает тормоза израильтянин.

– Ради искреннего счастья второго человека.

– Да откуда ты знаешь? – делано легкомысленно отмахивается он.

Хотя, слава чипу, настоящие его мысли и эмоции чуть иные.

– Я говорю на её языке. – Напоминаю.

– Пф-ф-ф, – презрительно фыркает он в ответ.

– Ещё – пишу и читаю. Плюс – знаю и понимаю некоторые аспекты их культуры и её производных, ибо серьёзно этим занимаюсь. – Не вываливать же детали про мастера Донга. – Можно поступить ещё проще.

Кажется, меня несёт. Но Алекс, в отличие от других моментов, многозначительно молчит, а потому я достаю комм и, повинуясь какому-то наитию, вызываю Чоу.

– Чего тебе? – грубо отвечает она на Всеобщем, косясь на стоящего рядом Моше

– ТЫ любишь его? – киваю на израильтянина.

– ДА. – С вызовом цедит она. – Но какое твоё собачье дело?

– Благодарю. Никакого.

– Ё…мать… – Фельзенштейн садится на грязный и пыльный бордюр, от которого секунду назад брезгливо воротил своё нос.

– Ну ты же умный и прошаренный, – теперь плечами поджимаю я. – Освободи, пожалуйста, мой сектор. Мне заниматься надо.

– Да херня эти твои занятия, – он автоматически и искренне сплёвывает на собственный ботинок. – Ты можешь на два дециметра промахнуться мимо створа окна, и твоя же граната свалится тебе на голову. Хуйню ты отрабатываешь. По третьему этажу подствольник нужен. Или гранатомёт. Твои руки-крюки, какими бы золотыми они ни были, тебе не помогут. На уровне системного подхода, скажем так.